Анубис
Шрифт:
И по этому пункту Могенс признал правоту Грейвса, но и в этом пункте правота Грейвса только подогрела его страхи. Интересно, что Грейвс понимал под «низом»?
Словно прочитав его мысли, мисс Пройслер ответила:
— Вы даже не подозреваете, доктор Грейвс, что ждет нас внизу!
— Не знаю, — спокойно подтвердил Грейвс. — Но боюсь, мы этого так и не узнаем, если будем торчать здесь. — Он резко мотнул головой, в зародыше задавив возражения мисс Пройслер. — Возвращаться поздно! — рявкнул он и, словно желая придать дополнительный вес своим словам, резко развернулся на каблуках и помчался вперед, прежде чем возобладал разум и он сбавил темп, так что остальные смогли присоединиться к нему.
Позже Могенс не мог сказать, как долго они шли в почти полной темноте, на границе которой всплывали смутные тени. То обоюдоострый кинжал из вулканической лавы или обсидиана, который свисал над их головами с невидимого свода. То согнувшийся каменный гном, следящий за тем, чтобы они не сбились с пути. Один раз мелькнуло даже что-то вроде филигранной паутины, которая напоминала скорее кораллы на подводных скалах. Но, возможно, путь был и не так уж долог. Это место с его непроглядной тьмой, причудливыми каменными стражами и нескончаемым многократно искаженным эхом, возвращаемым им мраком, могло нагнать страху даже на храбреца. Могенс же, напротив, испытал чуть ли не облегчение. Здесь, внизу, было жутко — Могенс не мог отделаться от мысли, что в темноте их поджидают неизведанные настоящие опасности, в лапы которых они, сами того не подозревая, браво маршируют — и все-таки, несмотря ни на что, это был привычный мир с его привычным страхом, а не жуткое, сводящее с ума царство искаженных теней, которое они оставили позади. Могенс отчаянно пытался найти хоть какое-то логическое объяснение этому эффекту и наконец нашел: возможно, та шахта с лестницей заполнена газом без цвета и запаха, который искажает восприятие, возможно, там присутствует аномалия в гравитации или в каком-либо другом законе природы, которым подвластен человеческий разум, хотя человек, по большому счету, и не чувствует этого. И в то же время он чувствовал, что ни один из них и близко не подступает к истинному положению вещей.
Наконец, дрожащий луч перед ними перестал теряться в темноте, а наткнулся на какое-то препятствие. Еще дюжина шагов, и они стояли перед отвесной скалой, на которой не было ни трещины, не говоря уж о проходе.
— А теперь, дорогая мисс Пройслер? — спросил Грейвс.
— Сказала же, что…
— Укажите только направление, — перебил ее Грейвс.
— Ладно. Направо.
— Хорошо. — Грейвс повернул налево. — Чувствуете струю воздуха, моя дорогая? — спросил он на ходу, нимало не заботясь, следуют ли они за ним. — Это легкое соленое дуновение? Я предлагаю идти в том направлении, вместо того чтобы удаляться от него.
Могенс бросил мисс Пройслер умоляющий взгляд, чтобы она не вступала в споры, и, к его облегчению, она и впрямь проглотила все, что вертелось у нее на языке. Выходка Грейвса привела Могенса в замешательство, но, может быть, это для него явилось способом справиться с нервозностью.
Но если не обращать на это внимания, Грейвс был прав. Постепенно соленый запах крепчал. Они проделали еще две дюжины шагов, когда Грейвс вдруг замедлил движение и наконец остановился.
— Свет, — сказал он. — Потушите лампы.
Могенс возразил:
— А если бестии где-то здесь подстерегают нас?
— В таком случае фонарями мы только приманим их. А кроме того, я уверен, что они сейчас заняты совсем другим.
— Могу я спросить, чем?
— Конечно, можете, профессор, — ответил Грейвс в тоне мисс Пройслер и выключил свою лампу.
Могенс последовал его примеру, сдержавшись от того, чтобы не сцепиться снова. Грейвс казался ему куда симпатичнее, когда проявлял свою заносчивость и язвительность. Мисс Пройслер и Том тоже погасили фонари. Стало темно, но не надолго. Уже через пару секунд силуэт Грейвса начал вырисовываться в каком-то нереальном зеленоватом свечении вокруг. Могенс осторожно прошел дальше и остановился возле Грейвса. За два шага перед ними в скале зияла трещина высотой не больше метра, зато шириной раз в десять больше. При виде ее Могенс невольно подумал о раскрытой пасти дракона. В матовом бледно-зеленом свечении, исходящем из нее, что-то двигалось, но Могенс не мог определить, что.
— Ты уже бывал здесь? — подозрительно спросил он Грейвса.
— Никогда. Простая логика. Здесь должен быть свет, потому что твари имеют глаза, хоть и излишне чувствительные. Жили бы они в абсолютной тьме, органы зрения были бы им ни к чему.
Грейвс двинулся дальше. Крайне осмотрительно — в его повадке проглядывало страху больше, чём он, вероятно, сам предполагал, — перед провалом присел и заглянул внутрь.
— Все спокойно, — сообщил он. — Можете подходить.
И на этот раз он не стал дожидаться их реакции, а наклонился и неожиданно ловким движением проскользнул под нависшей скалой и там распрямился снова. Барьер был не особенно большим, меньше полуметра, по оценке Могенса, так что и за ним Грейвс должен бы оставаться видимым. Однако его фигура будто бы растворилась в зеленоватом свечении, как пловец, нырнувший в пруд, сплошь затянутый водорослями.
— Джонатан! — встревоженно окликнул Могенс.
Ответа не последовало. Он опустился перед провалом на корточки и внимательно всмотрелся вглубь. Ему показалось, что он различает слабую тень, но уверенности не было.
— Грейвс! — крикнул он еще раз, и в голосе его слышалось еще больше тревоги.
Что-то там заскреблось, и послышался задыхающийся, полный муки отклик:
— Могенс! Ради Бога, помоги мне!
Могенс, не медля ни секунды, согнулся, проскочил под скалой и так резко выпрыгнул, что тут же снова ударился затылком о свод и, скрежеща зубами, упал на колени.
— Я знал, что это подействует, — нагло ухмыльнулся Грейвс. — Ты всегда был надежным парнем.
Могенс мрачно посмотрел на Грейвса, осторожно поднимаясь и потирая ударенное место.
— Не буду говорить, кем ты был и остался.
— Очень разумно, — он моментально будто стер ухмылку с лица. — Будь осторожен, Могенс. Мы не можем себе позволить дурацких ран.
Могенс разом позабыл все, что хотел высказать Грейвсу, когда, распрямившись, увидел то, что находилось позади него.
Там, внизу, простиралась пещера таких размеров, что превышала всякое воображение, да что там воображение, все возможности его разума. Он даже не знал, можно ли это назвать пещерой, скорее нечто, чему не найти определения. Целая долина под мощным каменным небосводом, в высшей своей точке с четверть мили, если не больше, а протяженность долины и взглядом охватить невозможно. Отсюда до ее конца на дальнем горизонте было не меньше мили, и то по самым скромным оценкам. И это гигантское пространство, спрятанное глубоко под землей… «Но так глубоко просто немыслимо, — нашептывал Могенсу тихий убаюкивающий внутренний голос. — Долгий спуск, потом изрядный переход, тоже вниз, по туннелю с царством теней, потом пещера за ним, и она с покатым полом!» …И это гигантское пространство не было пустым.
Под ними простирался самый невероятный город из всех, какие он видел.
В первый момент он и сказать-то не мог, что это в самом деле город, а не просто нагромождение скальных пород, да и то этот образ породило его научное сознание, чтобы внести хоть какой-то порядок в невообразимый хаос там, внизу. Это были исполинские сооружения причудливых форм, которые выглядели как живые создания, пожелавшие стать домами, но на полдороге застывшие в полуорганические формы. Там были линии и параллели, изгибавшиеся невероятным образом, искривлялись и изгибались, обрывались на тех местах, где просто не могли этого сделать, или сходившиеся под таким углом, какой был невозможен. Большая часть этих строений выглядели разрушенными или обветшалыми — даже если при той абсурдной геометрии это было сложно оценить, — другие казались вообще недостроенными. Но самым ужасным было то, что Могенс, несмотря на всю чужеродность этого города, на всю тошнотворность неевклидовой геометрии, лежавшей в его основе, узнавал нечто жутким образом знакомое в его планировке.
— Ну? — прошептал Грейвс подле него. — Не слишком много я тебе обещал?
Могенс не мог произнести ни слова в ответ. Он даже кивнуть не мог. Хотя вид этого уродливого подземного города ужасал его больше всего, что он пережил; хотя даже само его существование глубоко ранило душу, так что она корчилась, как червяк под каблуком, беззвучно плача от боли; хотя эта омерзительная картина оскорбляла его человеческую сущность, в то же время он был просто не в состоянии избавиться от колдовских чар и хотя бы отвести взгляд от завораживающего зрелища. Он слышал, как Том пролез в расселину и остановился рядом, затаив дыхание, но не имел сил и к нему повернуть голову. Жуткая картина каленым железом вгрызалась в мозг, а ужас, наполнявший его, постепенно перерастал в настоящую физическую боль, сковывающую его железными цепями.