Аня из Шумящих Тополей
Шрифт:
Мисс Минерва придала своему голосу такой брачный оттенок тайны и ужаса, что Аня содрогнулась. Проклятие рода Томгаллонов! Какое название для рассказа!
— Это лестница, с которой упал и сломал себе шею мой прадедушка Томгаллон в тот вечер, когда после завершения постройки дома праздновал новоселье. Этот дом был освящен человеческой кровью. Он упал там.
Мисс Минерва с таким драматизмом указала длинным белым пальцем на лежащую в холле тигровую шкуру, что Аня почти увидела умирающего на ней Томгаллона. Она совершенно не знала, что сказать, и произнесла лишь бессмысленное «О!».
По длинному коридору, который был увешан портретами и фотографиями и заканчивался знаменитым витражным окном, мисс Минерва провела Аню в большую, с высоким потолком, весьма внушительную комнату для гостей. Высокая орехового дерева кровать с огромной спинкой у изголовья была покрыта
— У вас очень красивые волосы, моя дорогая, — восхищенно сказала мисс Минерва. — Мне всегда нравились рыжие волосы. У моей тети Лидии были такие. Она была единственная рыжеволосая среди Томгаллонов. Однажды ночью, когда она расчесывала их в северной спальне, они вспыхнули от ее свечи, и она, охваченная пламенем, с криком бросилась вниз, в холл. Все это из-за проклятия, моя дорогая, все из-за проклятия.
— И она…
— Нет, она не умерла от ожогов, но потеряла всю свою красоту. Она была очень красива и тщеславна. С того вечера и до дня своей кончины она не выходила из дома и оставила распоряжение не открывать ее гроб во время похорон, чтобы никто не мог увидеть ее обезображенное ожогами лицо. Пожалуйста, присядьте здесь и снимите галоши, моя дорогая. Это очень удобное кресло. Моя сестра умерла в нем от удара. Она была вдова и вернулась сюда после смерти мужа. Ее маленькая дочка опрокинула на себя кастрюлю с кипящей водой в нашей кухне. Трагическая смерть для ребенка, не правда ли?
— Ох, как…
— Но, по крайней мере, мы знаем, как она умерла. А вот моя единокровная тетя Элиза — во всяком случае, она была бы моей единокровной теткой, если бы жила — так та просто исчезла, когда ей было шесть лет. Никто так и не узнал, что стало с ней.
— Но несомненно…
— Обыскали все, но никаких следов так и не обнаружили. Говорили, что ее мать — мачеха моей матери — была очень жестока к воспитывавшейся здесь сироте, племяннице моего дедушки. Однажды в жаркий летний день она в наказание за что-то заперла ее в чулане под самой крышей, а когда вернулась, чтобы выпустить ее, нашла девочку мертвой. Некоторые считали, что исчезновение ее собственного ребенка — кара Божия за ее жестокость к сироте. Но я думаю, все дело просто в нашем проклятии.
— Кто наложил…
— Какой у вас высокий подъем, моя дорогая! Моим подъемом раньше тоже восхищались. Говорили, что под ним могла бы пройти струя воды — доказательство аристократического происхождения.
Мисс Минерва скромно высунула туфельку из-под бархатной юбки и открыла взору несомненно очень стройную ножку.
— Это бесспорно…
— Вы не хотели бы осмотреть дом, моя дорогая, прежде чем мы сядем ужинать? Раньше он был гордостью Саммерсайда. Я полагаю, все в нем кажется очень старомодным теперь, но, возможно, есть и кое-что интересное. Та шпага, что висит на верхней площадке лестницы, принадлежала моему прапрадеду, который служил офицером в британской армии и был пожалован за это землей на острове Принца Эдуарда. Он никогда не жил в этом доме, но его жена, моя прапрабабушка, жила здесь несколько недель. Она ненамного пережила своего трагически погибшего старшего сына, моего прадедушку. После того потрясения у нее было слабое сердце, и когда ее младший сын Джеймс застрелился в подвале, этот новый неожиданный удар окончательно сразил ее. Дядя Джеймс застрелился из-за того, что девушка, на которой он хотел жениться, бросила его. Она была очень красива — слишком, пожалуй, красива, чтобы быть вполне добродетельной, моя дорогая. Быть красивой — большое искушение. Боюсь, на ее совести было много разбитых сердец, помимо сердца моего бедного дяди.
Мисс Минерва безжалостно заставила Аню пройти по всему огромному дому, где было полно больших квадратных комнат: бальная зала, оранжерея, бильярдная, три гостиных, комната для завтрака, бесчисленное множество спален и гигантский мезонин. Все они были великолепными и мрачными.
— Это мои дяди — Рональд и Рубен, — сказала мисс Минерва, указывая на двух достойных джентльменов, которые, казалось, со злобой взирали друг на друга с противоположных концов камина. — Они были близнецами и люто ненавидели друг друга с самого рождения. Дом гудел от их ссор и перебранок. Это отравляло жизнь их матери. И во время их последней ссоры в этой самой комнате, когда над городком бушевала гроза, Рубен был убит молнией. Рональд так никогда и не оправился после этого потрясения. С того дня его преследовал призрак брата… Его жена, — добавила мисс Минерва, увлекшись воспоминаниями, — проглотила свое обручальное кольцо.
— Какой необы…
— Рональд
— Какая красивая…
— Да, это моя тетя Эмилия. Не родная тетя, конечно. Всего лишь жена дяди Александра. Она славилась своим одухотворенным взглядом, но отравила своего мужа тушеными грибами — поганками, по существу. Мы всегда делали вид, что это была случайность, поскольку убийство в семье — это такая грязная вещь, но все мы знали правду. Конечно, она вышла за него против своей воли. Она была веселая молоденькая девушка, и он был явно слишком стар для нее. Цветущий май и седой декабрь, моя дорогая. Тем не менее это отнюдь не основание для того, чтобы накормить мужа поганками. Она сама зачахла вскоре после этого. Они похоронены вместе в Шарлоттауне. Все Томгаллоны похоронены в Шарлоттауне… А это портрет моей тети Луизы. Она выпила настойку опия. Доктор откачал его из желудка и спас ей жизнь, но все мы чувствовали, что никогда больше не сможем доверять ей. И когда она наконец умерла — вполне прилично, от воспаления легких, — мы вздохнули, в известной мере, с облегчением. Конечно, некоторые из нас не особенно винили ее. Видите ли, моя дорогая, ее отшлепал муж.
— Отшлепал…
— Именно так. Есть, право, такие вещи, какие ни одному джентльмену не следует делать, моя дорогая, и одна из них — это шлепать жену. Сбить ее с ног — возможно, но шлепать — никогда! Хотела бы я, — добавила мисс Минерва очень величественно, — посмотреть на мужчину, который осмелился бы шлепать меня.
Аня почувствовала, что ей тоже хотелось бы посмотреть на него. Она осознала, что воображение все же имеет пределы. Никакой полет фантазии не обеспечил бы ей возможность представить мужа, шлепающего мисс Минерву Томгаллон.
— Это комната, где мой бедный брат Артур и его жена поссорились в тот вечер, когда он привез ее домой после свадьбы. Она ушла от него и больше не вернулась. Никто так никогда и не узнал, из-за чего все это вышло. Она была так красива и величественна, что мы всегда называли ее королевой. Некоторые говорили, будто она вышла за него только потому, что не хотела обижать отказом, и пожалела об этом, когда было слишком поздно. Этим она погубила жизнь моего брата. Он стал коммивояжером. Ни один Томгаллон, — трагическим голосом произнесла мисс Минерва, — никогда не был коммивояжером… Это бальная зала. Разумеется, теперь она никогда не используется. Но в свое время здесь было дано множество балов. Томгаллоны славились своими балами. Люди съезжались на них со всего острова. Та люстра стоила моему отцу пятьсот долларов. Его тетя Пейшенс танцевала здесь однажды и упала замертво — прямо здесь, в том углу. Она растравляла себе душу из-за мужчины, который обманул ее надежды. Не представляю себе, как девушка может убиваться из-за какого-то мужчины. Мужчины, — заявила мисс Минерва, глядя на фотографию своего отца, человека с колючими бакенбардами и орлиным носом, — всегда казались мне такими заурядными созданиями. У нас есть старая легенда о том, что однажды во времена дедушки, когда его и бабушки не было дома, семья в субботу вечером устроила здесь танцы, которые затянулись до воскресного утра, и, — мисс Минерва понизила голос так, что у Ани мурашки забегали по телу, — вошел сатана. В том эркере на полу есть странная отметина, очень напоминающая выжженный отпечаток ступни. Но, конечно, в эту историю я не очень верю.
Мисс Минерва вздохнула, словно ей было очень жаль, что она не может поверить.
11
Столовая была под стать всему дому. В ней Аня увидела еще одну перегруженную украшениями люстру, столь же перегруженное украшениями зеркало в позолоченной раме над каминной полкой и стол, красиво накрытый серебром, хрусталем и старинным фарфором. Ужин, поданный довольно мрачной и дряхлой служанкой, оказался обильным и очень вкусным, так что Анин здоровый юный аппетит отдал ему должное сполна. Мисс Минерва некоторое время хранила молчание, и Аня не осмеливалась сказать ни слова из опасения, что это может вызвать новый поток рассказов о трагических событиях. В какой-то момент в комнату вошел большой, холеный черный кот и сел у ног мисс Минервы с хриплым «мяу». Мисс Минерва налила в блюдечко сливок и поставила на пол перед ним. После этого она стала казаться настолько более похожей на обычное человеческое существо, что Аня в значительной мере освободилась от благоговейного страха, который внушала ей последняя из Томгаллонов.