Аня из Шумящих Тополей
Шрифт:
— У них какие-то дурные намерения, это я точно знаю! — воскликнула она.
Да и саму меня тревожили те же подозрения.
— Непременно наденьте ваше лучшее платье, — распорядилась Ребекка Дью.
И я надела мое красивое новое платье из кремового чаллиса, приколола к нему лиловые фиалки и уложила волосы по-новому — волнами надо лбом. Эта прическа мне очень к лицу.
Хозяйки Кленового Холма, без сомнения, по-своему очаровательны. Думаю, Гилберт, что я могла бы полюбить их, если бы они позволили мне это сделать. Их дом — гордый особняк, отгородившийся деревьями от обыкновенных домов, с которыми не желает знаться. В саду рядом с ним стоит большая белая деревянная женская фигура, прежде украшавшая нос знаменитого корабля капитана Эйбрахама Прингля «Пойди
14
Минден — город на территории Германии, близ которого в 1759 г., во время Семилетней войны, войска англичан и их союзников нанесли поражение французской армии.
В доме — внушительных размеров зеркала над черными рифлеными каминными полками, старинная горка с восковыми цветами в ней, картины, запечатлевшие красоту когда-то бороздивших моря кораблей, венок из волос, в котором есть локон каждого из известных Принглей, множество больших морских ракушек, а на кровати в комнате для гостей стеганое одеяло с узором из крошечных крылышек.
Мы сидели в гостиной на шератоновских [15] стульях красного дерева. На стенах — обои в серебряную полоску, на окнах — тяжелая парча, на одном из массивных столиков с мраморной крышкой — красивая модель корабля с малиновым корпусом и снежно-белыми парусами, знаменитого «Пойди и спроси у нее». С потолка свисает огромная люстра — вся из стеклянных подвесок. Круглое зеркало с часами в центре было привезено капитаном Эйбрахамом из «чужих краев». Все это просто чудесно! Я очень хотела бы, чтобы что-нибудь в этом роде было в нашем доме мечты.
15
Шератон — стиль мебели XVIII в.
Даже самые тени на Кленовом Холме красноречивы и привержены традициям. Мисс Эллен показала мне миллион — или что-то около того — фотографий Принглей; многие из них — дагерротипы в кожаных футлярах. Большой пестрый кот вошел в гостиную и вскочил ко мне на колени, но был тут же выпровожен в кухню. Мисс Эллен извинилась передо мной, но, как я подозреваю, сначала она извинилась в кухне перед котом.
Разговор поддерживала главным образом мисс Эллен. Мисс Сара, маленькая, в черном шелковом платье на жестко накрахмаленной нижней юбке, со снежно-белыми волосами и черными, как ее платье, глазами, со сложенными на коленях худыми, жилистыми руками в изящных кружевных оборках, красивая, кроткая, печальная, казалась слишком слабой даже для того, чтобы разговаривать. И все же, Гилберт, у меня возникло впечатление, что все Прингли, включая саму мисс Эллен, пляшут под ее дудку.
Ужин подали великолепный. Вода была холодная, столовое белье красивое, блюда и бокалы тонкие. Прислуживала за столом горничная, почти такая же высокомерная и аристократичная, как и ее хозяйки. Но мисс Сара притворялась глуховатой всякий раз, когда я обращалась к ней, и, глотая каждый кусок, я боялась, что он застрянет у меня в горле. Вся моя храбрость испарилась. Я чувствовала себя, как несчастная муха, севшая на липкую бумагу. Нет, Гилберт, мне никогда, никогда не победить и не покорить «королевский род»! Мысленным взором я уже вижу, как подаю заявление об уходе с должности после Рождества. В борьбе против такого клана у меня нет никаких шансов на успех.
И все же я не могла не испытывать некоторой жалости к старым леди, когда смотрела на их великолепный дом. Когда-то он
Тетушка Четти ужасно расстроена: сегодня, доставая для меня чистые простыни, она обнаружила посередине одной из них залом в виде ромба. Она уверена, что это предвещает скорую смерть в доме. Тетушка Кейт очень недовольна такой суеверностью. Но мне суеверные люди, пожалуй, даже нравятся. Они придают жизни красочность. Разве не был бы этот мир слишком серым, если бы все в нем были умными, рассудительными и положительными О чем бы мы тогда говорили?
Два дня назад у нас произошла кот астрофа. Василек провел целую ночь на улице, несмотря на зычное «Котик! Котик!» Ребекки Дью, которым она весь вечер оглашала задний двор. А когда утром он вернулся… Ох, что за вид! Один глаз совсем заплыл, на скуле шишка величиной с яйцо, мех в засохшей грязи, а одна лапа прокушена насквозь! Но каким торжествующим, отнюдь не покаянным было выражение его здорового глаза! Вдовы пришли в ужас, но Ребекка Дью ликовала: "А то ведь Этот Кот до сих пор еще ни разу в жизни не подрался как следует. И я ручаюсь, тот кот выглядит гораздо хуже его!"
Сегодня вечерний туман медленно пробирается в гавань, скрывая из виду красную дорогу, до конца которой хочет дойти маленькая Элизабет. Во всех садах городка горят сорняки и листья, и дым, мешаясь с туманом, делает переулок Призрака заколдованным, жутким и чарующим местом. Становится совсем поздно, и моя кровать говорит: «У меня есть для тебя сон». Я привыкла взбираться на кровать по лесенке… и спускаться тоже. Ох, Гилберт, я никому не рассказывала, но это слишком забавный эпизод, чтобы продолжать держать его в тайне. Когда я проснулась утром после первой ночи, проведенной в Шумящих Тополях, я совсем забыла про лесенку и, бодро выскочив из постели, приземлилась на полу «как воз кирпичей», если воспользоваться выражением Ребекки Дью. Ни одной кости я, к счастью, не сломала, но целую неделю ходила в синяках.
С Элизабет мы уже стали большими друзьями. Она каждый день приходит за молоком сама, так как Женщина прикована к постели тем, что Ребекка Дью называет «браньхит». Я всегда нахожу Элизабет возле двери в стене. Она ждет меня, ее большие глаза полны полусвета вечерних сумерек. Мы разговариваем, а между нами калитка, которая не открывалась много лет. Элизабет пьет молоко маленькими глотками, как можно медленнее, чтобы продлить нашу беседу. И каждый раз, как только выпита последняя капля, раздается требовательное «тук-тук» в невидимое за елями окно.
Я узнала, что одно из тех приятных событий, которым предстоит произойти в Завтра, — это то, что она получит письмо от отца. До сих пор она ни одного не получала. Хотела бы я знать, о чем думает этот человек!
— Понимаете, мисс Ширли, ему невыносимо меня видеть. — сказала она, — но, может быть, он ничего не имеет против того, чтобы написать мне.
— Кто сказал, что ему невыносимо тебя видеть? — негодующе спросила я.
— Женщина. — (Всякий раз, когда Элизабет говорит «Женщина», я представляю эту старуху в виде большой и грозной буквы Ж — сплошь углы и выступы.) — И это, должно быть, правда, иначе он приезжал бы иногда, чтобы повидать меня.
В тот вечер она была Бесс — только когда она Бесс, ей хочется говорить об отце. Когда она Бетти, она строит рожи бабушке и Женщине за их спинами, но, сделавшись Элси, жалеет об этом и думает, что должна бы признаться, но боится. Очень редко она становится Элизабет, и тогда у нее лицо той, что вслушивается в волшебную музыку и знает, о чем шепчутся розы и клевер. Она удивительнейшее создание, Гилберт, — такая же чувствительная ко всему, как трепещущие листья шумящих тополей, и я очень люблю ее. Я прихожу в ярость, едва лишь вспомню, что эти две ужасные старухи заставляют ее ложиться спать в темноте.