Аня Каренина
Шрифт:
Облонская устроилась фасовщицей в соседний магазин, чтобы хоть как-то поддержать расползающийся бюджет будущей семьи. Краденые макароны и лишние сорок рублей в месяц подпитали силы будущего супруга. Облонская — о чудо! — забеременела. На сей раз она не пошла делать аборт, а заявила Лёве, что откладывать их свадьбу больше нельзя ни по одной из уважительных причин. Как-то: нет денег на свадьбу, надо закончить институт — осталось всего год, мама Лёвы сейчас точно будет против, а вот если они уже проживут вместе некоторое время, год-два, то, может, и удастся её убедить, умер дядя — папин брат, папа сейчас расстроен и тоже вряд ли обрадуется их свадьбе и так далее.
Одним
На следующий день, стянув по случаю праздника не только макароны, но и банку тушёнки, Облонская вернулась домой. Льва не было. Сначала она нахмурилась и даже обиделась, но затем смекнула: «Наверное, поехал к своим, подготовить». И стала спокойно готовить ужин. Половина десятого… Десять… Половина одиннадцатого… Одиннадцать… Аня в истерике металась от окна на улицу, думала звонить в милицию, может, что-то случилось, может, под машину попал, может, хулиганы…
— Лиза! Лиза! Освободи телефон! Мне позвонить срочно надо! — барабанила она в дверь соседки, пытавшейся дозвониться куда-то уже битый час.
— Что случилось? Ты чего орёшь? Машу разбудишь!
Та налетела на Облонскую как сердитая наседка, потом увидела растёкшуюся тушь, безумные глаза, растрёпанные волосы.
— Аня, ты что? Что с тобой? — она схватила Облонскую за плечи.
— Лёва пропал! В милицию…
— Да подожди ты! В какую милицию! Может, он где-то пиво пьёт у ларька, а ты тут с ума сходишь.
— Нет, я чувствую, что-то случилось! Он пропал, пропал! Понимаешь?
Лиза нахмурилась.
— Вещи все на месте?
— Что?… Вещи? Чьи вещи? Его вещи?
— Твои вещи! Деньги…
— Ой! Ты что говоришь?!
Облонская закрыла рот руками, чуть было не толкнула Лизу. Несколько секунд смотрела на неё. Затем стремглав кинулась проверять. Не оказалось ни отложенных на свадьбу ста рублей, ни золотых вещей Облонской, ни мутоновой шубки, ни сапог. Не было даже косметики и хорошего нижнего белья, подаренного Ане её прежними любовниками.
— Аня, давай звонить в милицию! Его найдут! Ты знаешь, где он живёт? Где учится?
— Не надо милиции… — Облонская тяжело осела по дверному косяку и отключилась.
У каждого Наполеона однажды случается Ватерлоо.
Очнулась в больнице.
— Ну, милая, ты так больше не смей переживать! О ребёночке своём думай. Ты теперь не только за себя в ответе, — быстро заговорила старая морщинистая санитарка, вытирая пол между кроватями широкими размашистыми движениями огромной швабры. — А то ишь выдумали — нервные потрясения! О ребёночке думай, о ребёночке — о себе забудь.
И Облонская забыла. Так родился Стёпа, записанный в свидетельство о рождении как Степан Аркадьевич Облонский.
Мать-одиночка Анна Аркадьевна Облонская чрезвычайно подружилась с жертвой генетических шуток Елизаветой Петровной Чиркиной и постепенно приобрела её привычки. Ни на кого не смотреть, держать подбородок высоко, плечи расправлять, ходить как натянутая струна, выражение лица — скорбь по бездушному миру.
Аня перевелась на заочное и поступила на макаронную фабрику в должность всё той же фасовщицы. Одевалась она бедно до крайности, суждения приобрела самые пуританские. О девичьей чести говорила как о новом платье, которое надо беречь смолоду, а при разговорах о мужском коварстве застывала в героической позе, ни дать ни взять живое напоминание женщинам: «Будьте бдительны!» История с Лёвой постепенно трансформировалась в печальную сказку о бедной Лизе, которая приехала из провинциального города учиться на «инженера по технике безопасности», влюбилась в маменькиного сынка с гордым именем — Лев, который казался поначалу таким умным, таким необыкновенным, так пламенно клялся жениться — прямо орёл! А потом, когда Аня забеременела, подчинился воле родителей. Номенклатурная напыщенная семья приказала Лёве не признавать ребёнка своим. Но малыш Стёпа ни в чём не виноват! Он не знает о том, как поступил его отец, и не должен знать. Аня сама растит его, выбиваясь из сил, зарабатывает на жизнь и продолжает учиться.
Постепенно все прониклись глубоким уважением к бедной во всех смыслах Ане Облонской, лицо которой стало ещё более трагичным, фигура более стройной, а отношение к Стиве мучительно самоотверженным.
Вот в таком состоянии духа повстречал её на улице тот самый Алексей, который ходил к ней по средам за те самые злополучные пятьдесят рублей. Поражённый происшедшей с ней переменой, он уговорил Анну Аркадьевну зайти в кафе и рассказать, что же случилось и почему, придя в положенную среду, он встретил тогда решительную отставку. Облонская рассказала про Лизу, от которой все отвернулись из-за дурацкой шутки матери-природы, про девочку-мулатку Машу, которая вообще не может выйти на улицу, а у её мамы нет денег на новые игрушки, про то, как Аня решила помочь этой семье материально и по глупости решила достать деньги таким вот «ужасным» способом. Это было в первый раз, но потом она долго чувствовала себя такой грязной, что всё время мылась. Две недели по три раза в день. Потом Облонская в тысячный уже, наверное, раз патетично продекламировала свою историю бедной обманутой провинциалки, обольщённой и брошенной.
Алексей прослезился. Его откровенно поразил свет внутреннего страдания, озарявший Облонскую, и бывший клиент великодушно, от всего сердца предложил безвозмездную материальную помощь. Нужно ли говорить, что Анна Аркадьевна вскипела, хлопнула ему по физиономии и срывающимся, полным ужаса шёпотом сказала:
— Как… как вы могли… После всего… после всего, что я вам рассказала… Как вы могли повторить своё грязное предложение?… Да, я совершила ошибку, но я несу свой крест и если и жалею о чём-то, то только о том дне, когда навсегда заклеймила себя проституткой, взяв у вас деньги. Если хотите знать — они до сих пор у меня, этот ваш полтинник! Можете забрать! Я не смогла дать его ребёнку и не смогла истратить! Я подумала, что забуду о них! Как будто вы меня изнасиловали или у нас была случайная связь, что угодно — только не эти деньги.
Конечно, это была ложь. Тот заработанный полтинник Анна Аркадьевна потратила в тот же день самым банальным образом — на торт, портвейн, колбасу, помидоры и блок болгарских сигарет «Стюардесса». Но она сама так верила в собственные байки, что прямо-таки увидела этот злосчастный полтинник, лежащий в верхнем ящике её комода. И если бы почтенный Алексей в этот момент так же патетично воскликнул: «Отдавайте! Не надо хранить память о прошлой неудавшейся жизни! Теперь вы другой человек, отдайте мне этот полтинник, и все долги перед совестью будут закрыты!» — она бы, ни секунды не раздумывая, повела его к себе отдавать эти давным-давно пропитые и проеденные деньги.