Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Да.
– Но ведь это преступление.
– Эти люди были из парижской полиции.
– Ах, эта гнусная грабительница! – пробормотал Майар, после чего передал бумагу Питу. – Возьмите, молодой человек. Если его убьют, – он показал на Бийо, – и если тебя убьют, будем надеяться, что я останусь жив.
– И что же вы сделаете, если останетесь в живых? – поинтересовался Питу.
– То, что должен сделать ты.
– Спасибо, – сказал Бийо и протянул судебному приставу руку.
Тот с неожиданной силой сжал ее.
– Значит, я могу рассчитывать на
– Как на Марата и Гоншона.
– Вот уж уверен, эту троицу не пустят в рай, – пробурчал Питу и обратился к фермеру: – Папаша Бийо, обещайте, что будете благоразумны.
– Питу, – отвечал фермер с красноречием, поразительным в устах невежественного крестьянина, – запомни одну истину: во Франции самое большое благоразумие – это смелость.
Он прошел через первую линию караулов, а Питу вернулся на площадь.
Перед подъемным мостом Бийо снова пришлось вести переговоры.
Он предъявил пропуск, мост опустился, решетка поднялась.
За решеткой находился комендант.
Внутренний двор, в котором комендант ожидал Бийо, служил для прогулок узников. Его стерегли восемь башен, восемь великанов. В этот двор не выходило ни одно окно. Никогда луч солнца не падал на камни этого двора, влажные и чуть ли не покрытые тиной, подобно дну глубокого колодца.
Две статуи скованных пленников держали часы, которые отсчитывали время, медлительно и размеренно роняя в глубину двора минуты, точно так же, как сквозь своды каземата, просачиваясь, падают на каменный пол, долбя его, капли воды.
Оказавшись на дне этого колодца, в этой каменной бездне, узник некоторое время созерцал неумолимую наготу стен и очень скоро просил отвести его обратно в камеру.
За решеткой во дворе, как мы уже сказали, стоял г-н Делоне.
Господин Делоне был в возрасте между сорока пятью и пятьюдесятью; он был в сером кафтане из льняного полотна с красной лентой ордена Святого Людовика, в руке держал трость со шпагой внутри.
Господин Делоне был дурной человек, и воспоминания Ленге [125] показывают его в самом непривлекательном виде; ненавидели его почти так же, как самое тюрьму.
125
Ленге, Симон Никола Анри (1736–1794) – французский юрист и публицист, в 1780 г. на недолгое время был заключен в Бастилию. В 1783 г. опубликовал в Лондоне «Бастильские воспоминания». Казнен во время террора.
Подобно Шатонефам, Лаврийерам и Сен-Флорантенам, несколько поколений которых держали в заточении тех, кто был им прислан по именному королевскому указу, в Бастилии служили и несколько поколений Делоне.
Как известно, офицерский чин дает тюремщику не военный министр. В Бастилии все должности, начиная с коменданта и кончая поваренком, покупались. Комендант Бастилии был просто-напросто очень высокопоставленным тюремным смотрителем, носящим эполеты, содержателем дрянного трактира, который к шестидесяти
В этой должности надо было вернуть выложенные деньги и получить на них еще проценты.
Господин Делоне отличался исключительной алчностью, превзойдя в этом всех своих предшественников. Возможно, он заплатил за должность дороже, чем они, и предвидел, что недолго будет сохранять ее.
И он сам, и слуги его кормились за счет узников. Он уменьшил узникам выдачу дров, удвоил цену за любой предмет меблировки.
Он имел право ввозить в Париж сто бочек вина, свободных от обложения городскими пошлинами. Свое право он продал какому-то кабатчику, который ввозил благодаря этому великолепные вина. А г-н Делоне за десятую часть полученных денег покупал чудовищную кислятину, каковой и поил своих подопечных.
У несчастных узников оставалось одно-единственное утешение – маленький садик на бастионе. Там они прогуливались, там могли насладиться свежим воздухом, цветами, солнечным светом, самой природой.
Господин Делоне сдал этот садик некоему садовнику и ради пятидесяти ливров в год лишил заключенных последней радости.
Правда, к богатым узникам он обнаруживал исключительное попустительство; одного из них он отвозил к любовнице; этот же узник обставил камеру собственной мебелью и сам платил за свое содержание, так что не стоил Делоне ни гроша.
Посмотрите «Разоблаченную Бастилию», и вы найдете там и этот факт, и множество других в том же роде.
Вместе с тем он был отважный человек.
Уже со вчерашнего дня над ним громыхала гроза. Со вчерашнего дня он почувствовал, как все растущий вал мятежа бьется о подножие его твердыни.
Он был бледен, но спокоен.
Надо, правда, сказать, что за спиной у него находились четыре орудия, которые готовы были открыть огонь, его окружал гарнизон, состоящий из швейцарцев и солдат инвалидной команды, а перед ним стоял безоружный человек.
Перед тем как войти в Бастилию, Бийо отдал свой карабин Питу.
Он сообразил, что по ту сторону решетки, которую он завидел уже издали, любое оружие окажется не столько полезным, сколько опасным.
Бийо с одного взгляда приметил все – спокойную и чуть ли не угрожающию позу коменданта, швейцарцев, находящихся в казармах, солдат инвалидной команды на орудийных настилах, артиллеристов, которые молча укладывали в зарядные ящики пороховые картузы.
Часовые держали ружья на изготовку, офицеры обнажили шпаги.
Комендант не стронулся с места, Бийо пришлось подойти к нему; решетка за спиной парламентера с мрачным скрежетом опустилась, и Бийо при всей своей храбрости почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки.
– Так чего еще вы хотите от меня? – осведомился Делоне.
– Еще? – повторил Бийо. – Мне кажется, что я впервые вижу вас, и, следовательно, мой вид не успел вам надоесть.
– Мне доложили, что вы пришли из ратуши.
– Все верно, я как раз оттуда.