Анж Питу
Шрифт:
Все вышли.
Королева подождала, пока последняя дама закроет за собой дверь, потом снова взглянула на Жильбера и заметила, что он не сводит с нее глаз.
Такая дерзость вывела ее из себя.
Взгляд доктора, по видимости невинный, был неотрывным, пристальным и таким тяжелым, что все в ней восстало против подобной назойливости.
– Отчего это, сударь, – голос ее прозвучал резко, словно пистолетный выстрел, – вы стоите передо мной и глядите на меня вместо того, чтобы сказать, от чего я страдаю?
Этот гневный голос, вкупе с молниями, которые метали глаза королевы, испепелил бы любого из ее придворных; он заставил бы пасть перед королевой на колени и молить о пощаде маршала Франции, героя, полубога.
Но Жильбер невозмутимо ответствовал;
– Государыня, врач судит прежде всего по глазам. Я смотрю на ваше величество не из праздного любопытства, я занимаюсь своим делом, я исполняю приказ вашего величества.
– Так вы меня уже осмотрели?
– В меру моих сил, сударыня.
– Я больна?
– В обычном смысле слова нет, но ваше величество пребывает в лихорадочном возбуждении.
– Ах-ах! – сказала Мария-Антуанетта с иронией. – Почему же вы не добавляете, что я в гневе?
– С позволения вашего величества, коль скоро ваше величество послали за врачом, врачу пристало изъясняться медицинскими понятиями.
– Пусть так. В чем же причина этого лихорадочного возбуждения?
– Ваше величество, вы слишком умны, чтобы не знать, что врач угадывает материальное зло благодаря своему опыту и знаниям; но он отнюдь не ведун, чтобы, видя человека в первый раз, осветить всю бездну человеческой души.
– Вы хотите сказать, что во второй или третий раз сможете разглядеть не только мои недуги, но и мои мысли?
– Может статься, сударыня, – холодно ответил Жильбер.
Королева осеклась; с уст ее готовы были сорваться резкие, язвительные слова, но она сдержалась.
– Вам виднее, вы ведь человек ученый.
Последние слова она произнесла с таким жестоким презрением, что в глазах Жильбера едва не вспыхнуло ответное пламя гнева.
Но этому человеку хватало секундной схватки с самим собой, чтобы успокоиться.
Поэтому с ясным челом он почти тотчас продолжал, как ни в чем не бывало:
– Ваше величество слишком добры, называя меня ученым человеком и не проверив моих знаний. Королева закусила губу.
– Сами понимаете, я не знаю меры вашей учености, но вас называют ученым, и я повторяю это вслед за всеми.
– Ах, ваше величество, – почтительно сказал Жильбер с низким поклоном, – не стоит такой умной женщине как бы слепо доверять тому, что говорят люди заурядные.
– Вы хотите сказать: народ? – спросила королева с вызовом.
– Люди заурядные, сударыня, – твердо повторил Жильбер, задевая своею категоричностью болезненно чувствительные к новым впечатлениям струны в душе женщины.
– Ну что ж, – ответила она, – не будем спорить. Говорят, вы ученый, это главное. Где вы получили образование?
– Везде, сударыня.
– Это не ответ!
– В таком случае, нигде.
– Это мне больше по душе. Так вы нигде не учились?
– Как вам угодно, сударыня, – отвечал доктор с поклоном. – И все-таки вернее сказать: везде.
– Так отвечайте толком, – воскликнула королева с раздражением, – но только умоляю вас, господин Жильбер, избавьте меня от этих многозначительных фраз.
Потом, словно говоря сама с собой, продолжала:
– Везде! Везде! Что это значит? Так говорят шарлатаны, знахари, площадные шуты. Вы думаете заворожить меня звучными словами?
Она сделала шаг вперед; глаза ее горели, губы дрожали.
– Везде! Где же именно, господин Жильбер, перечислите, где же именно?
– Я сказал, везде, – невозмутимо ответил Жильбер, – ибо и в самом деле, где я только не учился, сударыня: в лачуге и во дворце, в городе и в пустыне; я ставил опыты на людях и на животных, на себе и на других, как и подобает человеку, который благоговеет перед наукой и рад почерпнуть ее везде, где она есть, а она и есть везде.
Королева, почувствовав себя побежденной, метнула на Жильбера грозный взгляд, меж тем как он продолжал смотреть на нее с той же невыносимой пристальностью.
Она судорожно взмахнула рукой, задев и опрокинув при этом маленький столик, на котором стояла чашка севрского фарфора с шоколадом.
Жильбер видел, как упал столик, как разбилась чашка, но не двинулся с места.
Краска бросилась Марии-Антуанетте в лицо; она поднесла холодную влажную руку к своему пылающему лбу и хотела вновь поднять глаза на Жильбера, но не решилась.
Сама перед собой она оправдывалась тем, что слишком глубоко презирает его, чтобы замечать его дерзость.
– И кто же ваш учитель? – продолжала королева прерванную беседу.
– Не знаю, как ответить, чтобы не обидеть ваше величество.
Королева вновь почувствовала себя хозяйкой положения и набросилась на Жильбера, как львица.
– Обидеть меня, меня! Вы – обидеть меня, вы! – вскричала она. – О, сударь, что вы такое говорите? Вы! Обидеть королеву! Клянусь вам, вы слишком много на себя берете. Ах, господин доктор Жильбер, французскому языку вас учили хуже, чем медицине. Особ моего ранга невозможно обидеть, господин доктор Жильбер, им можно наскучить, только и всего.
Жильбер поклонился и шагнул к дверям, но королева не смогла разглядеть в его лице ни малейшего следа гнева, ни малейшего признака досады.
Королева, напротив того, притопывала ногой от ярости, она рванулась вслед за Жильбером, словно для того, чтобы удержать его Он понял.
– Прошу прощения, ваше величество, – сказал он, – вы правы, я совершил непростительную оплошность, забыв, Что я врач и меня позвали к больной. Извините меня, сударыня; впредь я все время буду об этом помнить.
И он стал размышлять вслух: