Анжелика в Новом Свете
Шрифт:
Он бросился ничком на ложе, которое отвели для него, но сон долго не шел к нему.
«Поверьте мне, она встретит вас как спасителя. По слухам, которые до меня дошли, тот, кто называет себя ее супругом, ведет – да и всегда вел! – жизнь развратника. Он заставил одну семью из небольшого индейского племени поселиться в окрестностях Вапассу, чтобы иметь в своем распоряжении туземок, и, хотя у него под боком белая женщина и, как я слышал, обворожительная женщина, он часто наведывается к индианкам и развращает их. Говорят, в подобных вопросах этот флибустьер всегда думает только о собственном удовольствии… Несчастные, что связались
Отец д'Оржеваль всегда был прекрасно осведомлен о всех событиях, узнавал о них мгновенно и, несмотря на то, что жил в уединении, вдали от всех, имел о каждом самые точные сведения. В основе его опасной осведомленности лежало все: и доносы, и догадки, и знание человеческой психологии. Его взгляд прямо-таки вырывал из души человека самые сокровенные тайны. Не раз случалось, что он останавливал кого-нибудь на улице со словами: «Покайтесь скорее! Вы только что совершили плотский грех…»
Когда знали, что он в Квебеке, те, кто выходил от своих любовниц, принимали все меры предосторожности, чтобы из-за угла не наскочить на него на улице. Больше того, про него говорили, будто ему покровительствует папа римский и король Франции и что даже отец Мобеж, главный среди иезуитов Квебека, сам иногда вынужден склоняться перед его решениями.
Заручившись благословением такого человека, мог ли Пон-Бриан бояться за свою душу, за свою карьеру, мог ли сомневаться в том, что в любви его ждет успех? Ведь с ним были Бог и Церковь.
Он уснул измученный, но полный решимости одержать победу.
Глава 17
Вернувшись с озера, Анжелика вошла в залу. Она снова внимательно рассмотрела листья, которые только что выкопала изпод снега, исцарапав себе пальцы, не говоря уже о том, что у нее совсем закоченели руки. Она принесла много толокнянки, которую обычно называют медвежьим ушком, – маленькие кустики с твердыми листочками. Очень ценны ягоды толокнянки, но и листья обладают теми же благотворными свойствами – они служат мочегонным средством. С их помощью Анжелика надеялась покончить с тяжким недугом Сэма Хольтона. Вот уж, право, не повезло бедняге Сэму, человеку чрезмерно стыдливому и робкому, что он оказался жертвой такого мучительного недуга, как камни в мочевом пузыре. Сам-то он считал, что его болезнь из тех, что получают от стрел Венеры, но краснокожие гетеры из «бобрового» вигвама не имели к этому никакого отношения, ибо он был целомудрен и никто никогда не видел, чтобы он возвращался с прогулки по другую сторону хребта.
Обеспокоенная Анжелика видела, как он страдает и чахнет, но не могла заставить его довериться ей. Пришлось вмешаться де Пейраку. Вынужденный признаться, английский пуританин под большим секретом открылся графу. Он считал, что несет кару за грехи молодости.
Анжелике нужно было так лечить его, чтобы он не догадался, что она все знает. К счастью, она вспомнила об этих кустиках толокнянки, которые, как ей показалось, она приметила полузасыпанные снегом на тропинке к озеру. Вчера она уже принесла их немного, а сегодня сходила туда снова, чтобы собрать побольше.
Она взяла свой маленький котелок, плеснула туда воды и повесила его на крюк над очагом.
В этот полуденный час она была одна в зале, дверь которой была открыта, потому что на дворе светило яркое солнце. Граф де Пейрак с пятью или шестью мужчинами ушел на самый конец
Остальные трудились на руднике или делали обмеры прибрежных скал.
Анжелика, госпожа Жонас, Эльвира и дети – все ватагой отправились сначала на берег озера, чтобы насобирать там листьев толокнянки.
Когда корзина наполнилась, дети заявили, что побегут дальше, на небольшой косогор, где они резвились, съезжая с него по укатанному снегу на заскорузлых шкурах, заменявших им санки.
Госпожа Жонас и Эльвира пошли с ними, а Анжелика вернулась, потому что ей нужно было заняться отваром.
Она бросила перебранные листья в кипящую воду, потом покрошила корень пырея, дала ему размокнуть в другой посудине, слила первую воду отвара, снова поставила кипятить листья и наконец растерла корень в своей маленькой чугунной ступке.
Выпрямившись, она буквально натолкнулась на лейтенанта Пон-Бриана, который неожиданно оказался прямо за ее спиной. Она не слышала, как он вошел.
– О, это вы! – воскликнула она. – Вы как индеец! Как сагамор Мопунтук или старый вождь из «бобрового» вигвама – каждый раз, когда он появляется, я наступаю ему на ноги. Нет, верно, никогда я не привыкну к этой манере индейцев приближаться к людям без малейшего шороха.
– Индейцы признают, что я делаю это не хуже, чем они, а из белых это мало кто умеет.
– По вашему виду этого не скажешь, – парировала Анжелика, бросая на него не очень-то любезный взгляд.
– Внешней вид обманчив…
У Пон-Бриана в мыслях не было напугать Анжелику. Просто он привык ходить такой вот неслышной походкой, хотя она и не вязалась с его внешностью – он был высок и выглядел неуклюжим. А вот то, что она должна быть в этот момент одна в зале, он прекрасно знал и понимал, что именно сейчас – или никогда – нужно брать ее приступом.
Сначала, стоя на пороге, он наблюдал, как она, окутанная клубами целебных паров, сосредоточенно возилась с травами и горшочками, сжав свои нежные тонкие губы, отчего лицо ее приняло суровое выражение.
Такой он еще не видел ее: освещенная пламенем очага, среди своих горшочков и котелков с темным бурлящим варевом, она даже внушала ему некоторый страх. Но он с бьющимся сердцем все же подошел к ней…
– Вам что-нибудь нужно? – спросила наконец Анжелика, расставляя посуду.
– Да, и вы прекрасно знаете что…
– Объясните же…
– Вы не можете не догадываться, сударыня, что внушили мне страсть, которая сжигает меня своим пламенем. – Он задыхался от волнения. – Я пришел в Вапассу ради вас…
И он попытался объяснить ей свои притязания. Рассказал, как впервые в жизни понял, что женщина достойна любви… Да, любви… Чистой и святой… Рассказал, как он твердил себе это изумительное слово «любовь» и ему хотелось плакать.
– Вы глупец, – снисходительно сказала она. – Да, да, вы глупец! Поверьте мне! И потом, вы просто забываетесь, сударь! – продолжала она, теряя терпение. – Уж не думаете ли вы, что я создана для того, что бы удовлетворять вашу солдатскую тоску, коль скоро вдруг у вас появилось желание стать сентиментальным. У меня есть муж, дети, и вы должны понять, что в моей жизни вы не можете занимать иного места, кроме как место гостя, которого принимают с радушием. Однако вы его утратите, если будете упорствовать в своих заблуждениях.