Анжелика в Новом Свете
Шрифт:
– Я вас обожаю! – глухо проговорил он. Смех замер на ее губах, и она вырвала руку, бросив на него раздосадованный взгляд.
В залу вошел Жоффрей де Пейрак.
– Стало быть, вот и вы, мессир де Пон-Бриан, – сказал он, и в его тоне не было ни малейшего удивления. Можно было подумать, что он ждал его. Лейтенант не без усилий поднялся.
– Сидите же. Вы совсем обессилены. Вы пришли с реки Святого Лаврентия? Нужно незаурядное мужество, чтобы в такое время года отправиться в пустынную глубь страны. Вы истинный канадец.
Пон-Бриан ощупью искал
Анжелика принесла им уголек прикурить.
Несколько затяжек окончательно вернули лейтенанта к жизни, и он принялся расписывать трудности, которые испытал в дороге. Из-за пурги они много раз сбивались с пути.
– Но какая срочная необходимость принудила вас к этому путешествию зимой, сударь? – спросил граф. – Отправиться в такую даль! Какова ваша миссия?
Пон-Бриан, казалось, не слышал его. Потом он вздрогнул, словно очнувшись ото сна, и уставился на де Пейрака непонимающим взглядом.
– Что вы хотите сказать?
– То, что я сказал. Это случайность, что вы оказались у нас?
– Разумеется, нет.
– Вы имели намерение посетить наш форт? Встретиться здесь с нами?
– Да.
– С какой целью?
Пон-Бриан снова вздрогнул, вскинул голову, его взгляд стал осмысленным, будто он только сейчас увидел того, на кого смотрел, и понял наконец, кто этот человек. Он не ответил.
– По-моему, он уже совсем спит, – вполголоса сказала Анжелика. – Пусть он отдохнет и тогда расскажет нам о цели своего прихода.
Но граф де Пейрак настаивал.
– Так зачем же? У вас поручение ко мне? А если нет, тогда чего ради это путешествие, одному, в такое опасное время года?
Пон-Бриан медленно оглядел залу, несколько раз провел рукой по лбу и наконец изрек какой-то странный ответ:
– Потому что так нужно, сударь, так нужно.
Глава 16
Сумерки сгустились очень быстро, наступил вечер. Лейтенант Пон-Бриан находился в состоянии какой-то раздвоенности. Он вновь обрел свою речистость и теперь развлекал общество рассказами и новостями, которые принес из Новой Франции.
Лицо его раскраснелось, он словно снова вернулся к жизни. Он разглагольствовал о Квебеке, где недавно побывал, о бале, что был дан там, о театральной пьесе, которую сыграли в коллеже иезуитов.
Анжелика слушала его, от любопытства приоткрыв рот, потому что рассказывал он хорошо, и ко всему, о чем он вспоминал, особенно к городам, трем северным городам – Квебеку, Труа-Ривьеру и Монреалю, – она испытывала неутолимый интерес.
Она без конца смеялась, увлеченная его веселыми историями, и Пон-Бриан не мог удержаться, чтобы не бросить на нее влюбленный взгляд, хотя и старался притушить в нем пламя страсти, ибо к нему вернулось элементарное благоразумие. Он только вспоминал про себя, что и раньше, когда он слышал этот ее гортанный смех, у него по всему телу пробегала дрожь. Граф де Пейрак больше не спрашивал
Никогда еще время не тянулось так тягуче медленно, как в те дни. Он видел себя бродящим по земляным валам форта, со взглядом, устремленным к горизонту, словно там могла возникнуть женская фигура, или погруженным в созерцание застывшей реки, шепот которой заглушил ледяной панцирь.
Он грубо выгнал из своего дома молоденькую индианку, жившую с ним последние два года, а поскольку она была дочерью вождя племени, расположившегося по соседству с фортом, это решение увеличило число его врагов.
Но ему было наплевать.
А потом вдруг, он и сам не знает откуда, появилась новость, что чужаки из Катарунка не погибли от ножей ирокезов. Все они спаслись, живут в горах… А женщины?.. Да и женщины тоже… О, несомненно, им покровительствует дьявол, если они избежали мести ирокезов… И тогда существование Пон-Бриана стало еще более невыносимым. Он попытался вернуться к прежней жизни, вновь обрести себя, попытался найти утешение с другими индейскими женщинами… Молодыми, бесстыдными. Но и этих он прогнал. Его воротило от их жирной, лоснящейся кожи. Он грезил о коже чистой и свежей, с нежным, возбуждающим ароматом, который вдруг обволакивает вас, проникает в ваши ноздри, опьяняет.
Даже то, что ему очень понравилось у маленьких индианок, когда он приехал в Канаду – у них на теле не было волос, – теперь отталкивало его, словно в этом было что-то противоестественное. А вдруг она тоже выщипала волосы на своем теле, как положено знатной даме? Но смогла ли она остаться ею в дикости лесов, куда завел ее сомнительный супруг? Ведь в этих дебрях никогда не бывало белых женщин. Она – первая женщина, которая отважилась на такое, и это уму непостижимо. Это безнравственно. Об этом говорит весь Квебек, об этом говорят по всей реке вплоть до самого Монреаля.
И сколько мессир де Ломени ни напоминал всем, что в свое время, когда мессир де Мезоннев прибыл со своими людьми, чтобы обосноваться на острове Монреаль и положить там начало Виль-Мари, мадемуазель Мане, которая сопровождала его, оказалась в аналогичной, даже, пожалуй, более сомнительной ситуации, чем госпожа де Пейрак сейчас, его не слушали. Нет, возражали ему, это не то же самое, ибо с мессиром де Мезонневом была целая когорта ангелов и святых, да еще его сопровождали два священника, эти уж во плоти и крови, и он собственноручно водрузил крест на горе Мон-Руаяль, в то время как этот де Пейрак окружил себя безбожниками, развратниками и еретиками, среди которых, разумеется, графиня выбирает себе любовников.