Апокалипсис вчера. Дневник кругосветного путешествия
Шрифт:
Масштабы города поражают даже сейчас. А восемьсот лет назад это был мегаполис такого размера, каких и в сегодняшней-то Южной Америке немного. Чан-Чан был столицей величественной цивилизации Чиму. Да только кто сегодня помнит о существовании такой цивилизации?
В самом дальнем углу веревками огорожен алтарь, на котором когда-то чан-чанские жрецы приносили жертвы своим богам. Я перелез через веревки. Подошел поближе. По утрам, ежась от холода, жрецы вылезали из-под одеял, всполаскивали лица и шли работать – убивать приготовленных в жертву людей. Не выспавшиеся и раздражительные жрецы втыкали клинки им в грудь и резали глотки, но спросонья никак не могли попасть в нужное место. Жертвы постанывали. Жрецы раздражались все сильнее. Так начинался каждый день Чан-Чана. А потом эта цивилизация умерла. Сегодня никто уже не помнит, как звали их острозубых богов.
Чан-Чан просуществовал полтысячелетия. А потом с гор спустились грозные инки, и город пал. Подробностей мы уже не узнаем. У индейцев не было ни своего Геродота, ни собственного Нестора-летописца. Можно только представить, как все происходило. Как запыхавшийся гонец принес в город дурные вести: инки спустились-таки со своих гор. И как, узнав об этом, чан-чанцы наливались яростью: отдавать родной город черт знает кому они не собирались. Как гибли уже возле самых городских ворот последние воины Чиму, а инки все-таки прорубились внутрь и бросились грабить дворцы и насиловать верещащих женщин. И как потом, после всего, что было, Чан-Чан заносило песком, и только ящерицы бегали по старым кирпичам. До тех самых пор, пока я не приехал посмотреть на этот город. А потом, наверное, еще много-много веков подряд.
Какой нормальный человек способен вспомнить, когда и где все это происходило? История творилась и здесь. Все эти вымершие цивилизации тоже возникали, расцветали и гибли. К нашему времени погибли все до единой. Ну, да и бог-то с ними. Мертвы и мертвы. Пусть руины Чан-Чана и дальше заносит песком.
Тот же день. Совсем ночью
Когда я вышел из Чан-Чана, солнце уже садилось. Нужно было искать ночлег. Ближайший город назывался Трухильо. На дороге я поймал такси и попросил водителя отвести меня в гостиницу поближе к центру города.
Пока мы ехали, успело совсем стемнеть. Таксист плохо представлял степень моей платежеспособности. Отель, к которому он меня привез, предоставлял комнаты по $310 за ночь. Я плюнул и решил, что гостиницу найду сам. Свернул за угол. Потом еще за один. Над Трухильо висела душная ночь. Отелей не было. Центр города был застроен еще в колониальную эпоху. На улицу выходили только глухие фасады без окон. Фонари не горели. Рюкзак отрывал мне плечи.
Только минут через сорок я вышел на миленькую площадь: фонтанчик, столики кафе, побеленная церковь. И рядом с церковью я разглядел надпись Hostal (отель). Хозяин сказал, что номер с ванной и чистым бельем стоит $7. Я заплатил, разделся и лег в постель. Прежде чем уснуть, долго лежал с закрытыми глазами и думал о смерти. Она казалась мне жуткой ошибкой. Уродливой, грубой, необязательной, не имеющей права на существование. Ее не должно было быть. Но она была. Рано или поздно смерть пожирает все на свете. Когда-нибудь сожрет и меня.
17 января – 18 январяЕгипет
17 января. Каир (Египет)
Почти весь день я проспал. Накануне приехал в Каир рано-рано утром, добрел по Рамзес-стрит до первого попавшегося отеля, сонный, долго торговался с парнем на reseption. Отель был тесный, старый, со скрипучими полами и неработающим кондиционером. Но искать другой уже не хотелось. Я бросил рюкзак, упал на жесткую кровать и сразу же вырубился. Проснулся только к закату. Вышел на улицу, выкурил сигарету.
По тесным каирским улицам неслись автомобили. Стаи старых, ржавых, дребезжащих машин толкались, вытягивая морды, неслись в сторону Нила, сигналили и чихали двигателями. У водителей-арабов была причудливая манера вождения. Например, на полном ходу развернуться и по встречной полосе поехать в обратную сторону для них было плевым делом. А уж о том, что светофор – это не просто красивые огонечки, а средство регулирования движения, слышал хорошо если один из ста.
Спать днем – дурацкое занятие. Проснешься, и в голову обязательно полезут ненужные мысли. Что-нибудь такое, о чем ты совсем не хотел бы думать. Сегодня, например, я проснулся от мысли, что старость похожа на американские горки. Знаете, там сперва тебя сажают в тележку и начинают медленно втаскивать на самый верх. Эта фаза всегда казалась мне куда более жуткой, чем спуск. Нестись вниз – страшно, но все же стерпеть можно. А тут ты купил билет, влез в тесную тележку и еще до того, как она тронулась, понял, что ехать совсем не хочешь. Не желаешь, чтобы это происходило. Но менять решение поздно. Нравится или нет, ты все равно ползешь туда, куда не хочешь.
Так и со старостью. Быть дряхлым, немощным, скрюченным, ничего не соображающим и писаться под себя, – когда все это уже случилось, переживать поздно. Тем более не стоит переживать из-за смерти. Пока ты жив, чего и париться, а тем, кто уже умер, бояться тем более нечего. Но знать, что впереди именно это, – невыносимо. Скрипя несмазанными деталями, тележка тащит тебя все ближе к концу. Хочешь ты или нет – поменять все равно ничего нельзя.
Думать обо всем этом не хотелось. Уже стемнело, но до конца дня было далеко. В принципе я успевал куда-нибудь съездить. Стоило мне подойти к краю тротуара и помахать рукой, как тут же подъехало такси. Я сунул голову в окошко и произнес: «Саккара!» Водитель на пальцах показал, что стоить поездка будет $8. Я сказал «ОК!» и сел в машину. Цена меня удивила: насколько я знал, от Каира до Саккары ехать около часа, и стоить это должно было раза в три больше. Однако спорить, конечно, не стал.
Саккара – это самое древнее на свете кладбище: долина, в которой пять тысяч лет назад были построены первые египетские пирамиды. Правда, от той эпохи почти ничего не сохранилось. Сегодня это всего лишь огороженный кусок пустыни. Из песка торчит несколько обломков. Во сколько закрывается музей, я не знал, но надеялся, что смогу хотя бы в темноте побродить среди руин и не очень поздно вернуться назад в город. А если бы даже въезд в Саккару и оказался закрыт, ничего страшного. Все равно ведь вечер предстояло чем-то занять.
Таксист был молоденький. Одет он был в долгополую рубаху, а на педали жал прямо голыми ступнями. На ближайшем светофоре парень далеко высунулся из окна и, перекрикивая рычание мотора, стал спрашивать у соседей, где она, эта Саккара? Я совсем не говорю по-арабски, но смысл беседы был ясен. Коллеги объясняли, что Саккара это хрен знает где. За мостом нужно будет повернуть налево, за развязкой – еще раз, а там пилить прямо до самого упора. Парень плюхнулся обратно на сиденье и недовольно на меня покосился. Но, в конце концов, цену в $8 предложил не я, а он.
Сразу за мостом водитель разогнал свой драндулет до восьмидесяти с лишним миль. Было совсем-совсем темно. Ну и, разумеется, скоро мы заблудились. Слева от дороги лежал Нил, а справа пальмы, и за ними – черные неосвещенные холмы. Арабский мальчишка-таксист, ни слова не понимающий по-английски, гнал свою машину все дальше на юг, а я смирился с мыслью, что ни в какую Саккару сегодня не попаду, и просто смотрел в окно. За те полтора часа, что мы носились вдоль Нила, успел рассмотреть огромное количество торчащих из земли руин. Местная почва была нашпигована руинами, как колбаса в советские времена бывала нашпигована кусочками жира. Египет – это ведь целый огромный мир, погрузившийся в песок. Целая Атлантида, утонувшая в волнах желтого песка.