Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры
Шрифт:
Амар удивленно взглянул на шефа. Неужели Вадье всерьез надеется, что Сен-Жюста убьют на фронте?! Он с сомнением покачал головой: это было бы слишком щедрым подарком судьбы.
– Что ж, – пожал он плечами, – если тебе, действительно, удастся отправить Сен-Жюста в армию, признаюсь, это сыграло бы нам на руку. А если, по своему обыкновению, он и Леба с собой прихватит, одним соглядатаем Робеспьера в Комитете безопасности станет меньше. Правда, я не представляю, как ты можешь повлиять на решение Комитета спасения.
– Моего вмешательства и не потребуется, – Вадье закинул ногу на ногу и сплел на колене длинные тонкие пальцы. – Кое-кто другой охотно возьмет на себя инициативу.
Амар прищурился, словно пятаясь догадаться, кого имеет в виду Вадье. Великий инквизитор не стал долго томить его и подсказал:
– Барер.
– Барер? – недоверчиво протянул Амар. – Разве они с Сен-Жюстом не друзья?
– Друзья, сотрапезники, союзники, коллеги. Будь он ему хоть родным братом, больше всего Барер дорожит своей шкурой и… одной очаровательной головкой. И вот эта самая головка окажется в большой опасности, когда полицейские дела перейдут из-под нашего с тобой надзора под надзор Сен-Жюста. Красавица или нет – со шпионкой он церемониться не станет. А пассия Барера крепко увязла в английских сетях. Так что я не удивлюсь, если этой же ночью наши дорогие коллеги из Комитета спасения примут решение об отправке одного из них в Северную армию. И интуиция подсказывает мне, что им станет Сен-Жюст. Через несколько дней, Андре, ты сможешь вздохнуть с облегчением и ожидать новостей с фронта… которые получишь месяца этак через три. За это и выпьем, – он поднялся с кресла, и разлил оставшееся вино по бокалам. – За героическую победу французской армии в Бельгии и подвиги, которыми, безусловно, покроет себя народный представитель в миссии на службе отечеству! И за неизбежную интеграцию Бюро общей полиции в Комитет безопасности в самом скором времени, – добавил он, хитро улыбнувшись. – А вернувшись, Сен-Жюст уже ничего не сможет поделать: Бюро будет нашим, а его дружок Лежен вновь отправится перекладывать бумажки в каком-нибудь занюханном министерском кабинетике. Если, конечно, Сен-Жюсту повезет вернуться из той мясорубки, что ожидает его на Севере.
– Твоими бы устами, – Амар залпом осушил бокал.
Ночь с 29 на 30 жерминаля II года республики (18–19 апреля 1794 г.)
Интуиция (или надежная информация?) не обманула главу Комитета общей безопасности: этой ночью члены Комитета общественного спасения собрались на заседание, которое открыл Бертран Барер предложением отправить одного из Одиннадцати в Северную армию.
– С тех пор, как Сен-Жюст и Леба покинули Северную армию в плювиозе, положение дел на этом участке фронта не перестает ухудшаться, – говорил он. – Австрийцы с каждым днем усиливают свои позиции на нашей северной границе. Наши неудачи на Севере открывают врагу дорогу на Париж.
Приер повернулся в сторону хмурого Карно, исподлобья взиравшего на оратора. «Какого дьявола Барер лезет в военные дела?» – вопрошал взгляд военного стратега. Но Барер, увлеченный своими идеями, не смотрел на коллег и недовольства Карно не заметил.
– Северной армии необходим новый заряд энергии, волевая рука, обладающая большей властью, чем обычное военное командование. Ей нужен один из нас! – заключил Барер, с силой саданув кулаком по столу, покрытому зеленым сукном.
– Все верно, – прошептал Сен-Жюст.
Он не обращался ни к кому конкретно, отвечая, скорее, собственнным мыслям, но Барер расслышал его слова и подхватил их, словно только того и ждал.
– Я рад, что ты согласен со мной, Сен-Жюст, – он посмотрел с высоты своего роста на сидевшего рядом коллегу. – Признаться, я подумал о тебе, когда…
– Сен-Жюст необходим республике здесь, в Париже, – поспешно перебил его Робеспьер. – Если вам так не терпится отправить кого-то на Север, пусть едет Карно. Никто лучше него не знает положения дел на фронте и не мобилизует войска для победы.
– Я не могу уехать сейчас, – возразил Карно. – Я координирую сразу несколько операций, которые целиком завязаны на мне. Не забывайте, что существует еще Эльзас, а после ареста генерала Гоша республиканская армия многое потеряла, – он осуждающе взглянул на Сен-Жюста.
– Ничего она не потеряла! – вскричал тот, вскакивая с места. – Гош – предатель, всегда был им и всегда останется! Уверен, он только и ждал момента, чтобы перейти на сторону неприятеля, как Дюмурье год назад!
– Ненависть к Гошу ослепила тебя, Сен-Жюст, – Карно тоже возвысил голос. – Я согласился на его арест исключительно из соображений солидарности, не желая нарушать гармонию в правительстве. Но я не устану повторять, что этот арест – огромная ошибка, и если бы не ваши с ним личные дрязги, республика не лишилась бы своего лучшего генерала.
– У этого «лучшего генерала республики», как ты его называешь, Карно, амбиции застилали волю к свободе. Еще немного – и мы узрели бы Гоша ведущим войска на Париж, чтобы свергнуть республиканское правительство и учредить военную диктатуру!
– Это клевета, в которую уже давно никто не верит!
Карно сделал несколько шагов по направлению к противнику, но Барер, выпростав вперед руку, преградил ему путь.
– Сейчас не время для ссор, Карно, – примирительно проговорил он. – Эта история покрыта пылью. Ты хотел видеть Гоша во главе армии, Сен-Жюст – на эшафоте. Мы нашли разумный компромисс, ограничившись тюремным заключением. Все остались довольны, не так ли? – обернулся он к Сен-Жюсту, снова опустившемуся на стул. – И покончим с этим. Сейчас речь о другом. Северная граница республики под угрозой.
– От меня больше пользы в Париже, чем на Севере, – заключил Карно тоном, закрывшим дискуссию по его кандидатуре.
– Ну что ж, если Карно так боится пороха, – язвительно сказал Робеспьер, – предлагаю послать Кутона. Его революционный энтузиазм быстро поднимет дух армии, а власть Комитета, стоящего за ним…
– Боюсь, трудно поднять боевой дух разлагающейся армии из инвалидного кресла, Робеспьер, – вмешался Сен-Жюст. – Армейские миссии требуют от комиссара личного участия в боевых действиях. Сразу видно, что ты плохо представляешь себе, что такое война, если предлагаешь Кутону отправиться в армию.
– Комиссар не обязан лезть в гущу боя, – раздражение постепенно овладевало Робеспьером. – Только петушиный задор может заставить его рисковать своей свободой и жизнью, когда на нем лежит священная миссия нести революционные идеи солдатам.
Выпад явно был направлен против Сен-Жюста, и тот принял удар.
– Плевали солдаты на революционные идеи, исходящие от человека, отсиживающегося в штабе! Они желают видеть своего комиссара среди них, рискующим жизнью и готовым, подобно им, сложить голову за республику! Только тогда они будут уважать его и подчиняться его приказам.
– Ребячество! Мальчишество! – закричал Робеспьер.
– Ты прав, Барер, я должен ехать в Северную армию, – заключил Сен-Жюст, не спуская глаз с Робеспьера.
– Ничего ты не должен, – процедил тот, в упор взглянув на молодого человека. – Ты нужен мне здесь.
– Тебе?! – усмехнулся Сен-Жюст. – С какой стати ты отдаешь мне приказы?
– Ты нужен Комитету, республике, французскому народу! – Робеспьер перегнулся через стол, выставив вперед указательный палец. – Ты не смеешь рисковать жизнью!