Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры
Шрифт:
– Моя жизнь, как и жизнь любого гражданина, принадлежит республике.
– Интересы республики требуют твоего присутствия в Париже, Сен-Жюст!
– По какому праву ты говоришь от имени республики? – Сен-Жюст чувствовал, что теряет контроль над собой и, приказав себе успокоиться, обернулся к Бареру: – Пиши приказ, Бертран. Я отправлюсь в ближайшие дни, как только завершу несколько дел в Париже.
– Никто не поставит подпись под этим приказом! – голос Робеспьера перешел на хрип. Еще немного – и он отзовется выматывающим
– Увидим, – холодно бросил Сен-Жюст.
Барер уже потянулся за бумагой, когда Робеспьер остановил его.
– Я требую голосования, – прошипел он, подавив приступ. – Кто за то, чтобы отправить Кутона в Северную армию?
Четыре руки, считая его собственную, поднялись вверх. Для девяти присутствующих на заседании этого числа было явно недостаточно.
– Карно? – не сдавался Робеспьер.
Он снова оказался в меньшинстве. Поймав на себе насмешливую улыбку Сен-Жюста, он предпринял последнюю попытку:
– Приер?
Три руки.
– Сен-Жюст? – спросил Барер.
Семь из девяти. Робеспьер и Робер Ленде воздержались.
– Мне будет не хватать тебя в Продовольственной комиссии, – тихо сказал Ленде на ухо Сен-Жюсту.
– Я быстро вернусь, – бодро пообещал тот. – Месяц, не больше.
– Ты не понимаешь, что натворил, – услышал Сен-Жюст за спиной осуждающий голос Неподкупного, спускавшегося вслед за ним по мраморной лестнице по окончании заседания Комитета. – Ты позволил нашим врагам одержать верх, ты сам способствовал их торжеству.
– Ты голоден? – обернулся к нему Сен-Жюст. – Поговорим за ужином?
– Добро, – оживился Робеспьер. – Пойдем к Веруа.
Они молча вышли во двор и направились в ресторан, располагавшийся прямо напротив дворца Тюильри. Удачное расположение и отменная кухня сделали Веруа главным конкурентом Фуа, переманив к нему немало знаменитостей, среди которых Робеспьер занимал не последнее место.
Было около двух часов ночи, когда два члена правительства вошли в тускло освещенный зал.
– Ты никак закрываешься, гражданин Веруа? – спросил Робеспьер вместо приветствия, оглядывая опустевший зал и неубранные столы с грязными скатертями. – А мы вот собрались поужинать.
– Гражданин Робеспьер, какая честь! – вскричал ресторатор, тут же отправив официанта снова зажигать свечи. – Я уже велел закрыть кухню, но ради вас, само собой…
– Вот и прекрасно, – кивнул Робеспьер. – Устрой нам уютное местечко.
– О, разумеется, разумеется, – засуетился Веруа, – как всегда, лучший столик. Или кабинет?
– Столик подойдет, у нас мало времени, – нетерпеливо бросил Сен-Жюст из-за плеча Робеспьера. – Не стоит ради нас открывать кухню. Неси холодное мясо, сыр и вино.
– Как прикажешь, гражданин Сен-Жюст, – закивал Веруа, – как прикажешь, – и исчез на кухне.
– Так ты торопишься? – удивился Робеспьер.
– Ни к чему эти церемонии, – отмахнулся Сен-Жюст, усаживаясь за стол в дальнем углу второго зала. – Наш разговор не будет долгим. О чем нам говорить, в самом деле? Ты хотел, чтобы я остался. Я считаю нужным уехать. Большинство оказалось на моей стороне. Тебе придется подчиниться, Максимилиан. Давно забытое ощущение, не так ли? – усмехнулся он.
– Ты ошибаешься насчет намерений Барера, – покачал головой Робеспьер, снимая очки и потирая покрасневшие от усталости глаза. – Он желает удалить тебя из Парижа.
– Зачем ему это? – пожал плечами Сен-Жюст.
– Чтобы полностью доминировать в Комитете.
– У него ничего не выйдет, пока ты в строю. Или я ошибаюсь? – вызывающе улыбнулся Сен-Жюст.
– Пока я в строю, – повторил Робеспьер меланхолично.
– Говоря откровенно, я давно собирался нанести визит Северной армии. Предложение Барера пришлось весьма кстати.
– Ты собирался отправиться в армию? – переспросил Робеспьер. – Всего через несколько дней после учреждения Бюро полиции?!
– Бюро функционирует. В моем присутствии больше нет необходимости. Ты ведь не откажешься контролировать его деятельность? – вопрос прозвучал так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – Кутон поможет, – добавил он, увидев, что предложение не встретило энтузиазма Робеспьера.
– Вообще-то, у меня другие заботы, Антуан, – начал Робеспьер и тут же замолчал, заметив приближение официанта с подносом, на котором разместились две тарелки с тонко нарезанными и аккуратно выложенными ломтиками ветчины, гусиной печенкой, поджаренным хлебом и бутылкой красного вина. В другой руке официант держал блюдо с сырами.
Когда стол был сервирован, а вино разлито по бокалам, официант удалился, и Робеспьер продолжил:
– Я работаю над речью, очень важной для меня речью.
Сен-Жюст замер, даже жевать перестал и, не поднимая глаз от тарелки, ждал, что за этими словами последует рассказ о празднике, том самом празднике, о котором так неосторожно Давид проболтался сперва Бареру, а затем Элеоноре Плесси. Но Робеспьер замолчал, отправив в рот кусок печенки.
– Что за речь? – спросил Сен-Жюст после долгой паузы, пытаясь придать голосу небрежность.
– Останешься в Париже – узнаешь, – сухо ответил Робеспьер.
– Я не останусь в Париже, Максимилиан, – в тон ему ответил Сен-Жюст. – В том числе и потому, что знаю, какую речь ты готовишь и какой фарс собираешься устроить.
– Фарс? – увидился Неподкупный. – О чем ты?
– Давид направо и налево трепется о религиозном шествии, которое ты готовишь к… Кстати, когда запланирован спектакль?
Хмурый Робеспьер машинально ковырял вилкой ветчину.
– Я надеялся найти у тебя поддержку, – тихо проговорил он. – Если ты не поддержишь меня, на кого я тогда могу рассчитывать?