Априори Life 3
Шрифт:
Бросив машину, как попало на внутренней парковке отельного комплекса, он поднялся на этаж, и едва успел закрыть дверь, как его потрясла безудержная дрожь, что пришлось опуститься на табурет в прихожей, втянуть голову в судорожно сведенные плечи, стиснуть между колен сложенные ладони и, сгорбясь, покачиваться. Тепло комнаты бурой усталостью просачивалось в него. Набегали тени. Чужая комната. Ночь… А сквозь тишину с улицы доносился тихий стук, словно в комнату пыталось пробраться нечто серое, безутешное, бесформенное, нечто более печальное, чем сама печаль, – далекая барабанная дробь, монотонный стук дождя.
Минутная стрелка как в замедленной съемке отмеряла, казалось, одной ей известные интервалы времени, щелкая, будто выстрелами в висках. Щелчок. Другой. Третий. Игорь поднял, наконец, помутневший взгляд на настенные часы. Размытая стрелка застыла на двадцати пяти.
Искомое заведение найти оказалось несложно. Швейцар приветливо кивнул и, не дожидаясь вопроса, указал верное направление. Миновав широкие створчатые двери, Игорь проник в небольшой предбанник с круглыми столиками, заказал на баре горячего и горячительного, затем проследовал в главный зал. Приглушенный свет, живая музыка. Мужчины в хороших костюмах, пьют дорогой алкоголь, курят сигары и делают вид, что говорят «за бизнес». За столиками – длинноногие загорелые женщины в коктейльных платьях, не уступающие стройностью и длине своих ног бокалам с игристой жидкостью. Привкус азарта в воздухе среди желающих вырвать на сегодня джекпот. Переменчивый, нежный лик жизни – мир соблазнов, веселья, беспечности… Игра. Игра, где ставки должна быть крупными, чтобы возбуждать интерес. В противном случае, где нет страсти, а ставки мизерны, тот самый Случай становится ленив.
До чего все это знакомо, подумал Игорь, неожиданно для себя улыбнулся уголками рта: «Поиграем». Он сел за ближайший свободный стол. Крупье незамедлительно пододвинул ему несколько фишек. Один из его четырех номеров выиграл. Он взял деньги и сохранил прежнюю ставку. В тот же самый момент в зал вошла женщина в длинном вечернем платье и в окружении двух мужчин. Она шла так, словно зал был пуст. Как обычно, слегка подавшись вперед, будто преодолевая поток встречного ветра и, словно бы зная точно, куда идет. Сейчас она направилась к столикам, где играли в преферанс.
Видела ли она его? Заметил ли он ее? Несколько человек, не принимавших участия в игре, смотрели ей вслед. Он опять сделал ставку. Вышла семерка. Она прошла довольно близко от их столика. Он поставил снова. Шарик медленно катился. Двенадцать. Женщина равнодушно скользнула взглядом куда-то мимо него и, повернув голову, что-то сказала своему спутнику слева. Оба незамедлительно отделились по сторонам, растворяясь в скоплениях людей возле столиков, сама же она проследовала прямо, не замедляя движения. Игорь снова сделал ставку и поднял, наконец, глаза. Она стояла по другую сторону стола и смотрела на него. Он кивнул ей и улыбнулся. И в то же мгновение ему неистово захотелось отбросить фишки, оттолкнуть этот зеленый стол, вскочить, подхватить ее на руки и унести прочь отсюда, от всех этих людей, на какой-нибудь далекий остров, но вместо этого он, с трудом усидев на месте, взял сигарету из пачки, лежавшей на столе, закурил. Женщина пристально наблюдала за ним. Он показал на рулетку и пожал плечами. Девятнадцать. Она улыбнулась.
– Я потерял тебя, думал я тогда. Потерял навсегда, безвозвратно, – говорил он, когда они вдвоем переместились за столик у двери в соседнем зале. Официант принес черный кофе. Музыканты словно изнывали, медленно, окутывая сладковатым туманом мелодии. – Нельзя уже было надеяться, что мы в очередной раз просто ошиблись, что снова просто запутались, что все еще можно вернуть…
Она смотрела на него безотрывно, сложив руки перед собой. В резком белом свете лицо ее казалось очень бледным. Но не бесцветным, а напротив озаренным какой-то волнующей, погибельной красотой, и он вспомнил, что однажды уже видел его таким – ночами, в их комнате, годами, казалось тысячелетиями назад. И вот снова то же лицо, теперь еще более прекрасное.
– Ты ведь знала, тогда на пристани, что это была наша последняя встреча, что на ней и нужно было остановиться. Что на ней в принципе очень многое остановится. Без шанса начаться заново. Что все последующие действия давно и четко предопределены, объекты расставлены, а процессы запущены, но ты нашла в себе силы этим не спекулировать, ты не стала настаивать, и переубеждать, пытаясь искусственно продлить то, что случается в жизни раз, и больше не повторяется.
Она лишь кротко улыбнулась в ответ, слегка смущенно потупив взгляд.
Как он был прав сейчас, так близок к правде. Пойми он это несколько раньше, возможно, нынешние события возымели бы несколько иную окраску, а действующие лица – роли. Но случилось так как случилось. Так же как случилось однажды, что молчаливого, застенчивого и плохо выбритого на тот момент мальчика Вову совершенно случайно, из милости ни призвали «к богатому столу». Однако случайность – улыбка фортуны, как писал Набоков, и неосмысленная закономерность, как декламирует жизнь. Не случись всех тех нужных стечений обстоятельств, эти пути рано или поздно все равно бы пересеклись. Ведь Вову всегда пленила власть и влияние. И пусть на тот момент за ним уже числились пара-другая известных компаний и банк, в сравнении с активами других миллионщиков все это выглядело насмешкой, жалкой пародией. Но Вова рассчитал все верно и роль бедного родственника его вполне устраивала. А призвавшим ко двору мелочь пузатую было невдомек, что за его обходительностью и видимой покладистостью скрывался жестокий, циничный расчет. Ровный, спокойный, доброжелательный тон, личное обаяние и дипломатичность, почти искреннее желание выслушать и понять собеседника. Вова еще с раннего детства хорошо усвоил, – чем миролюбивее ты выглядишь, тем проще тебе добиваться поставленных целей, а личное бесстрашие и мужество вызывали доверие и уважение собеседников. Однако власть далеко не однородна, ни в кремле, ни в правительстве, ни в жизни, а бизнесмен (в полноценном понимании этого слова) был и остается бизнесменом пока во всем и везде он ищет выгоду. Осуждать его за это все равно, что осуждать пса за то, что гавкает. Он не обязан что-либо изобретать, внедрять концептуально новые инновации. Он по сути своей не может быть ни плохим, ни хорошим, ответственным или безответственным. Он лишь должен отдавать себе полный и своевременный отсчет: «Хочешь жить сам – давай жить другому». Это и послужило основной причиной, почему «папа» долгое время вообще его не трогал. Вова вполне исправно выполнял общепринятые правила игры: платил «налоги», не лез в политику, старался особо не попадаться на глаза. Раскулачивание олигархов никому на тот день не нужно было совершенно, – оно могло неаккуратно повлечь за собой передел собственности и привести к нарушению баланса сил. Преобразования должны идти не революционным, а эволюционным способом. Именно поэтому в один прекрасный субботний день в фойе организации и появилось лицо структурного подразделения, которой очень быстро стали тесны рамки «нижних этажей».
Тезисы, провозглашаемые ею с особой периодичностью на переговорах: „Не лгать друг другу, говорить правду, договариваться там, где можно договориться, будить и давать правильное понимание“, в купе с поведением «вчерашнего боевика с его надломленной психикой» послужили ей входным билетом в личные заместители. Однако дуэт этот был все равно, что баян и труба, где каждый инструмент вполне мог выступать сольно, но звучать одновременно законы музыки им попросту не позволяли. Тем более что у «баяна» то и дело лихорадило тональность, а со временем стали западать клавиши. «Труба» не растерялась и, уловив удачный момент провала, взяла верхние аккорды и зазвучала сольно. Звук этот можно было сравнить разве что с гудением водопроводных труб в период запуска сезонного отопления. Но за неимением другого равного по резвости инструмента ее слушали, те, кто волею судеб были лишены слуха, слушали с удовольствием. Иные либо пользовались защищающими от шума приспособлениями в уши, либо уходили прямо с «концерта», не пытаясь даже требовать возврата денег за билет. «Баян» тем временем был отправлен на покой с обострением хронического недуга, а после – напрямую в руки правосудия с обвинением по статье мошенничества. По официальной версии. По неофициальной… Скажем так, не надо быть гениальным стратегом, чтоб купить компанию у государства, а затем продать ее ему же, но уже во много раз дороже, швырнув при этом пару миллионов на благотворительность. Но это уже немного иная история.
– В этом нет ничего сверхъестественного, – ласково ответила женщина, кладя руку на его руку. – Иногда ты делаешь выбор, иногда выбор делает тебя.
– Как быть с вытекающими оттуда обстоятельствами?
– Никак. – С прежней грацией она пожала плечами. – Принимать, анализировать и двигаться дальше. Как еще? Они же, в конце концов, не родственники тебе и не сотрудники банка, чтоб предлагать тебе возможность измениться. Они в принципе ничего не могут предложить. Они лишь пробуют тебя на прочность, обтекают, если не находят прорех слабости и разрывают на части, если найдут хотя бы трещинку.