Арабская петля (Джамахирия)
Шрифт:
— Ермишин Дмитрий Николаевич, есть такой? — в полголоса крикнул Стасер в зловонную темноту зиндана.
— Есть! Здесь я, здесь! — долетел со дна отклик.
— Ну что, кажись удачно мы зашли, — пробасил Папа. — Киньте ему веревку, ребята, не хрен здесь прохлаждаться. Мать заждалась, да и Родине он еще не полностью долг отдал.
Извиваясь змеей, веревка с навязанными для удобства хвата узлами скользнула в яму.
— Выходи, переводишься на другую должность! — прокричал Сатсер.
Если бы не то, что это было отнюдь не первое в их жизни освобождение заложников, да и вообще за свою службу здесь навидались они всякого, то когда над краем ямы показалось грязное, заросшее, покрытое струпьями коросты, обряженное в лохмотья существо, веревку наверняка бы
— Мужики… Братцы… Свои, наши… Только не оставляйте, не бросайте, пожалуйста… Братцы…
Слезы чертили светлые дорожки по покрытому темной коркой давнишней грязи лицу.
— Ты кто такой? — сурово спросил Папа, ткнув для пущей убедительности существо автоматным стволом.
— Дима. Ермишин. Рядовой Ермишин, товарищ… Товарищ…
Никаких знаков различий на комбинезонах разведчиков не было, поэтому пленник не сообразив, как правильно обратиться к спасителю, сконфужено замолк.
— Как зовут твою мать?
— Маргарита. Маргарита Алексеевна…
— Как зовут отца?
— Домашний адрес?
— Номер твоей части?
— Как зовут командира?
Вопросы следовали один за другим, разведчикам необходимо было убедиться, что перед ними действительно тот за кем они пришли. И лишь когда последние сомнения окончательно отпали, Папа, дрогнувшим голосом произнес:
— Что же они с тобой сотворили, сынок? Тебя же мать родная не узнает…
Пленный солдат, которому по паспорту едва исполнилось девятнадцать лет, в ответ лишь судорожно тряс совершенно седой головой.
Больше в ауле делать было нечего, и группа тронулась в обратный путь, стараясь исчезнуть в окружающем аул лесе еще до рассвета. Двое разведчиков сторожко вертя во все стороны головами, выставив перед собой готовые к стрельбе автоматы, медленным скользящим шагом двинулись вперед. За ними, удерживая под руку на каждом шагу спотыкающегося пленника, шел Стасер. Замыкал маленький отряд Папа, настороженно оглядывавшийся и будто чего-то ждавший. Стасер знал, чего он ждет. Пинчер, когда увидел, заложника посерел лицом и попросил разрешения чуть-чуть задержаться с тем, чтобы догнать группу через десять минут. Папа молча кивнул, и разведчик бегом вернулся в только что покинутый дом.
Зарево пожара вспыхнуло, когда они добрались до кромки леса. Черный дым жирными клубами повалил к покрытому бледными предрассветными звездами небу. Даже сюда донеслись громкие крики о помощи и поднявшаяся в селе суета. Пинчер вынырнул из молочно-белого сползавшего в низину тумана, спустя пару минут, с виду был разведчик печален и угрюм, однако на вопрос, о том, что за переполох поднялся в ауле, ответил бодро с показной улыбкой на лице:
— Представляете, дом, в который мы заходили, загорелся. Несчастный случай, похоже, доигрались со спичками обезьяны.
Разведчики промолчали, понимающе покивав, и лишь Стасер осторожно уточнил:
— А бабы, детишки, они как?
— Очень быстро полыхнуло. Никто выскочить не успел, — натянуто улыбнулся Пинчер. — Не волнуйся, я проверил… Да и сложно было бы связанным то…
„А может быть так и надо, — подумал Стасер, крепче сжав локоть пошатнувшегося заложника. — Око за око, зуб за зуб… Может, тогда они поймут…“ Что должны были понять заживо сожженные женщины, или их односельчане он так и не додумал, постаравшись выкинуть из головы опасную мысль. В конце концов, это самая настоящая партизанская война, а на такой войне все средства хороши… В белых перчатках ее не выиграть, жаль этого не понимают наверху, если бы они решились прибегнуть к отработанной контрпартизанской тактике, жертв было бы гораздо меньше,
Штабной подполковник, с интересом оглядываясь по сторонам, вразвалочку шел навстречу, щегольски утянутая, четко подогнанная по размеру демисезонная куртка в сочетании с шитой на заказ фуражкой придавала ему вид этакого военного франта. Стасер даже на какой-то миг до обидного остро ощутил всю убогость и несостоятельность своего мятого, потертого и обтрепанного х/б рядом со всем этим великолепием и лишь извечное презрительное „крыса тыловая“ тихо выдохнутое через губу помогло вернуть пошатнувшееся душевное равновесие. Правая ладонь с великолепным небрежным изяществом дающимся долгой практикой и доступным лишь настоящим кадровым офицерам взлетела к виску.
— Товарищ подполковник, дежурный по караулам капитан Миронов.
Штабной ответным приветствием затруднять себя не стал, лишь покивал милостиво, чем вызвал у Стасера самый настоящий приступ справедливого негодования. „Ишь урод, ему даже лапкой махнуть и то лениво, мол, буду я еще тут каждому насекомому козырять!“ Естественно вслух Стасер произнес совсем другую фразу, корректно-нейтральную, но по опасно зазвеневшему голосу любой давно знавший капитана сразу понял бы, что его отнюдь не безграничное терпение совсем близко подошло к тому пределу, за которым часто следует непредсказуемая и часто не совсем адекватная реакция на раздражающий фактор.
— Разрешите узнать цель Вашего прибытия.
— Проверка караулов, да… Прибыл я… Короче караул проверять… — меланхолично выговорил штабной, глядя куда-то поверх головы Стасера и явно думая о чем-то далеком и приятном, никак с капитаном не связанном.
— В таком случае у Вас должно быть разовое удостоверение на право проверки, — с нажимом выговорил Стасер, пытаясь интонацией голоса вернуть собеседника обратно в реальный мир.
— Да-да, конечно… Где же оно было…
После долгих поисков по недрам различных карманов, включая брючные, на свет, наконец, была извлечена мятая и засаленная бумажка с печатью и подписью начальника гарнизона. Больше там ничего не было. Стасер по-жирафьи вытянул шею, пытаясь рассмотреть летящий росчерк пера перед фамилией генерала, ночью при свете одинокого тусклого фонаря над головой много не разглядишь, но по всему выходило, что подпись подлинная. Штабной вновь зашарил по карманам, на этот раз в поисках ручки, обнаружил ее где-то за пазухой и тут же пристроился заполнять допуск. Стасер лишь головой покачал, единственное крепко державшееся во всеобщем бардаке охватившем Вооруженные Силы, свято соблюдавшееся несмотря ни на что — Устав гарнизонной и караульной службы, каждое положение которого без преувеличения написано кровью нерадивых часовых и патрульных, попиралось прямо у него на глазах. Ссориться со штабным не хотелось, и он лишь крепче сжал и так превратившиеся в узкую нитку губы, ожидая, когда же подполковник закончит писать.
— Вот, пожалуйста. Разовое удостоверение и удостоверение личности. Теперь доволен?
— Вот здесь еще номер части от которой наряжен караул впишите, а тут поставьте время в которое разрешена проверка, — стараясь сохранять самообладание и внешне ничем не выдать своего раздражения от бестолковости проверяющего со вздохом произнес Стасер.
Тот в свою очередь глубоко вздохнул, мол, ну и зануда ты, капитан, но подсказке все же последовал.
В караулку их допустили без проблем, начкар, молодой лейтенант, топтавший караулы через два дня на третий и собаку съевший на положениях Устава гарнизонной и караульной службы, бегло просмотрев поданные через калитку документы, звякнул замком и доложил об отсутствии происшествий. Штабной с интересом осматривал территорию, похоже все для него здесь было внове.