Арабская петля (Джамахирия)
Шрифт:
Стасер молчал, не зная, что на это сказать. Слишком явной и неподдельной какой-то глубинной звериной тоской веяло от слов Мамбы. Не хотелось ни убеждать его в том, что жизнь прекрасна, ни подшучивать над глупой рисовкой с репетицией самоубийства. Да если покопаться поглубже в собственной душе, то и там, в далекой и темной глубине, тоже жило что-то подобное, хотя он даже сам себе боялся в этом признаться.
— А, вспомнил! — прервал молчание разведчик. — Это же Кислякова тогда тебя спрашивала, будешь ли ты пытать женщину. Тогда еще всем взводом обсуждали и спорили. Знаешь, я нашел для себя ответ на этот вопрос.
„Я видел, — подумал Стасер. — Человек, который может вот так ни с того ни с сего выстрелить в затылок безоружному, даже не врагу, а просто случайно подвернувшемуся мирному жителю, который весело смеется и шутит после этого, не остановится и перед пыткой. Что ему чья-то чужая боль? Просто очередной аттракцион в такой скучной и надоевшей жизни. Лишний способ развеяться!“
В слух, однако, он ничего подобного
— Понимаешь, — продолжал Мамба. — Сама постановка вопроса была неправильной. Кстати, Конго-Мюллер это знал, и даже намекал нам. Все зависит от того, здесь ты или там. Здесь убить человека, пытать женщину или ребенка вполне естественно. Здесь это нормально, потому что кругом война, и она, не то чтобы все спишет, она просто заставляет жить по своим, совсем далеким от человеческих законам. Если ты на войне начинаешь жить по-человечески, то почти со стопроцентной вероятностью ты труп! И то же самое происходит, если ты пытаешься в обычном мире существовать по обычаям войны. Там тоже тебя мгновенно объявят социально опасным и упекут в тюрьму, или психушку. Очень важно иметь в голове специальный переключатель „мир — война“ и вовремя его нажимать. Тогда и вопрос снимается сам собой. Что нормально для войны, не нормально для мира и наоборот! Вот в чем фишка! Сдал автомат в оружейку, переоделся в гражданку, щелк тумблером. Все! Мир! И тогда ты никогда не убьешь случайного хулигана в подворотне! Просто не сможешь! И наоборот! Надел форму, расписался за получение оружие, щелк тумблером. Война! И каждый, кто не вовремя шевельнулся или обозначил малейшую угрозу, тут же получает пулю! Вот такая вот теория!
— Ты псих, — коротко прокомментировал Стасер. — Ты свихнувшийся на войне дебил. Тебя действительно изолировать надо.
— Кто из нас нормален? — философски пожал плечами Мамба. — Покажи мне хоть одного человека, кто был бы на сто процентов уверен в своей собственной нормальности.
Стасер не ответил и, зажмурив глаза, откинулся в кресле. Почему-то за сомкнутыми веками упрямо всплывало искаженное предсмертным ужасом лицо мусульманки в окровавленном хиджабе. Он гнал его от себя, пытаясь вызвать в памяти образ Леночки Кисляковой, такой, какой она была почти пятнадцать лет назад, но добился только того, что ее черты проступили на перемазанном кровью лице убитой, и уже казалось, что Мамба застрелил не неизвестную безымянную женщину, а давнишнюю любовь их роты.
Низкий резной столик черного дерева просто ломился от яств, отяжелевший от обильной еды Стасер расслабленно откинулся на заботливо подложенные подушки и терпеливо ждал. Ждал он с той самой минуты, как они с Мамбой постучались в этот дом в одном из окраинных кварталов Тикрита, и открывший им дверь араб окинул его удивленным и вовсе не дружелюбным взглядом. Именно с того момента его смутные подозрения о том, чем закончится для него вся эта авантюра, наконец, обрели под собой реальную почву. Еще больше они усилились, после того, как худощавый мужчина с ястребиным профилем к которому их провел немногословный хозяин дома, удивленно и даже раздраженно глянув на Мамбу, бросил ему вместо приветствия что-то резкое по-арабски. Стасер успел заметить каким жалким и растерянно-виноватым стал на миг взгляд его друга после этой реплики. К самому же гарду Ястреб отнесся вполне дружелюбно, пожал ему руку, на чистом русском поблагодарил за спасение сотрудника и помощь в сохранении от вражьих лап ценного образца отечественного военпрома, посетовал на плохую организацию спланированной вкривь и вкось на самом верху операции, на не оперативность постановки задач, из-за которой пришлось проводить столь важную и сложную акцию без всякой подстраховки. В общем, Ястреб был сама любезность и ничуть не скрывал, что является резидентом российской разведки. Своего имени, правда, так и не назвал. Но, тем не менее, Стасер вполне ясно уверился в том, что из этого дома он живым не выйдет. Смысл оставлять в живых столь опасного свидетеля. Расстрел американской бронетехники офицером российских спецслужб это вам не семечки, тут очень даже не кислым международным скандалом пахнет. А международный скандал это только для министров иностранных дел обмен нотами, а у военных дело кончится как минимум сорванными погонами, а то и трибуналом. И если для избежания подобных тяжких последствий надо всего то перерезать глотку какому-то наемнику, будьте уверены, девять из десяти сотрудников спецслужб сделают это без колебаний, несмотря на былую дружбу. Да и что ни говори с формальной точки зрения Стасер для них субъект весьма мутный, имеющий специальную подготовку боевой офицер, по темным причинам уволенный из Вооруженных Сил и прибившийся к иностранной частной военной компании, фрукт самый, что ни на есть ненадежный. Как ни странно он понимал это с самого начала, просто гнал от себя эту мысль, не желая сам себе в ней сознаться. Он знал, что в конце пути его скорее всего ждет смерть, причем вовсе не от руки врагов, но Мамба должен был дойти и донести до своих бесценный образец чудо-оружия. Остальное было не так уж и важно. Даже его собственная жизнь. В конце концов, он уже не меньше десятка раз мог ее потерять, но все время везло. А вот теперь монетка
После формальной, как принято на Востоке, беседы включавшей взаимные расспросы о здоровье и тяготах пройденной дороги приступили к трапезе. Стасер ел быстро, с наслаждением зачерпывая кусками традиционной хлебной лепешки большие порции отличного сочащегося жиром, щедро сдобренного неизвестными гарду специями, плова. Таким же завидным аппетитом кроме него отличался лишь хозяин дома, Ястреб ел медленно и аккуратно с ощутимой ленцой, Мамба вообще едва притронулся к пище. После плова хозяин принес поднос с кофейником и маленькими серебряными чашечками. Кофе оказался необыкновенно ароматным и густо черным по цвету, такого Стасеру раньше встречать не приходилось, он одним глотком опустошил свою чашку, и хозяин, что-то бормоча себе под нос, тут же вновь наполнил ее из кофейника.
— Ну что же, за дружеской беседой и обильно накрытым столом время летит незаметно, — произнес, поднимаясь с подушек, Ястреб. — Но, к сожалению, наша жизнь состоит не из одних удовольствий, а в большинстве случаев из дел, не приносящих радости, но необходимых. Прошу прощения, уважаемый гость, но мне надо срочно переговорить с нашим общим другом.
Стасер понимающе кивнул и посмотрел на Мамбу. Тот, повинуясь жесту Ястреба, поднялся от стола и, отворачивая лицо, двинулся вслед за ним по уходящему вглубь дома коридору. Стасер жестом попросил у хозяина еще кофе. Тот налил, и что-то пролопотав по-арабски, тоже поднялся и неслышной кошачьей походкой двинулся вслед за ушедшими.
Стасер остался один. Он не спеша, допил кофе и теперь просто ждал, ни о чем не думая, ни на что не рассчитывая. Пусть все будет, как будет… Как же все надоело… Как же я устал… Устал служить и выполнять долг, чувствовать всю нелепость этого служения, всю брошенность и ненужность ни своей стране, ни живущим в ней людям. Устал чувствовать себя обманутым, глупым и неполноценным… Живите сами, продавайте Родину, грабьте народ, разваливайте армию, ради государственных интересов убивайте тех, кто за это же государство готов отдать жизнь. Делайте что хотите, только уже без меня… Устал я…
Когда в комнату вернулся Ястреб, он даже обрадовался, значит, все произойдет прямо сейчас, иначе вместе с резидентом пришел бы и Мамба. А раз его нет, получается, что Ястреб его тривиально пожалел, решив избавить от участия в убийстве друга, а может, и не просто пожалел, а обезопасил себя от возможной непредсказуемой реакции разведчика.
— Наш друг нуждается в медицинской помощи, сейчас его осмотрит врач, и он к нам присоединится, — непринужденно произнес Ястреб, присаживаясь на разбросанные возле стола подушки.
Он отлично играл свою роль, но все-таки Стасер заметил за маской вежливого собеседника короткий острый взгляд, брошенный ему за спину, туда, где отделенный плотными занавесями начинался коридор, ведущий на женскую половину дома. В дополнение к легкому шороху, донесшемуся оттуда, не то пробежала потревоженная кем-то мышь, не то крадущийся человек неосторожно шаркнул ногой, этот быстрый внимательный взгляд сказал Стасеру многое, похоже смерть придет именно оттуда. Что ж, не будем делать лишних телодвижений и облегчим ребятам задачу, они как-никак на службе, а не ради удовольствия все это затеяли. Интересно, как именно это будет. Усилием воли Стасер заставил себя сидеть на месте и даже принужденно улыбаться Ястребу, несмотря на то, что каждый нерв, каждый мускул, каждая клеточка его тренированного тела вопили: „Беги! Спасайся!“ Всего то и дел, что резким неожиданным пинком отправить низенький стол в лицо сидящему напротив Ястребу, откатиться в сторону и уже на ногах встретить атаку подбирающегося сзади, а затем рыбкой вылететь в открытое окно, а дальше, чахлый садик, бетонный забор и лабиринт узких городских улочек где уже ни за что не догонят… А потом… Вот именно, что потом? В Россию возвращаться нельзя, найдут и кончат в тихую, сымитировав несчастный случай, что-что, а это они умеют. Назад на базу? К попу не ходи сдадут амерам… Хунта, конечно, парень свой, да и остальные вроде не из болтливых, но, что знают двое, знает и свинья. Так что, куда ни кинь всюду клин. Так не лучше ли развязать этот узел сразу, так, как принято было испокон веков у всех, кто считал себя воинами. „Дай мне силу жить, когда правомерно жить. И мужество умереть достойно, когда жить больше нельзя!“ К тому же ему и убивать себя не требуется, самоубийство все-таки грех, „верные друзья“ сделают всю грязную работу за него, от самого Стасера требуется лишь не сопротивляться.