Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Кричат куропатки в песчаной долине, Гнездо красоты в той долине отныне. Отныне пасутся на плоской равнине Газели и страусы в сердце пустыни. Друзья, постоимте у этих развалин - Ушедший уклад позабыт и развален, И юноша пылкий оставлен любимой, Оплачемте юношу – прежде любимый, Он стал одиноким, угрюмым, недужным, Ненужным себе и Аллаху ненужным. Она снарядила верблюдов средь ночи, А он проглядел, или не было мочи На это глядеть, или, может быть, разум Оставил его и ушел с нею разом. О мысли мои! Вы, отчаясь в разлуке, Помчались за ней… но пусты мои руки! Любой из ветров предо мною в ответе - Восточный, и южный, и северный ветер; Скажите мне, ветры, отдельно иль вместе, Про горе мое вы не слышали вести? И ветер восточный мне тотчас поведал О том, что в лугах у травинок разведал: «Коль страсть захватила и сердце и разум Себя излечи о любимой рассказом!» А после добавил: «Эй, северный ветер, А нет ли получше отвады на свете? Иль, может быть, южному вотру известно Что сердцу недужному делать уместно?» И северный ветер ответил: «Решенье Поддержит и южный мой брат. Утешенье Есть

в том, что мученья любви – добродетель. Мученье любви – наслажденья свидетель. Зачем же, впивая столь дивную сладость, Ты болен, и день твой тебе же не в радость? Уж коли сумел обещанья добиться - Не молнию зришь, а всего лишь зарницу!» Как молнией тучи прошиты в ненастье, Расшиты узором любимой запястья. Но ветер в ней вызвал внезапные слезы, И вспыхнули щеки пунцовее розы. Цветут эти розы под дождиком дивным, Нарцисс ее глаз проливается ливнем. Сорвать не пытайся, цветка не ищи ты - Накинутся змеи волос для защиты. Она улыбнулась, и – солнце в подарок! О боже, как жемчуг зубов этих жарок! А пышные черные косы распустит - И ночь над землею потемки опустит. Слюна ее слаще пчелиного меда, Божественней сласти не знает природа. А стан ее гибкий – гибчайшая ива, Клинки ее взглядов блестят горделиво. О, сколько людей поклоняются рабски Тебе, восхитительный меч мой арабский! А я ведь араб, и не мне ли блистали Клинки аравийской сияющей стали? Любви не избуду, куда ни прибуду,- На юг ли, на север,- где буду, там буду! «Любовь я настигну!» – твердил я вначале. А мне отвечали: «Настигнешь? Едва ли!» Но я упирался: «Близки наши встречи!» А мне говорили: «Пусты эти речи!» Но стоило сняться им в Неджд иль в Тихаму, И я по пустыне искал их упрямо. А сердце рвалось, хоть усталые ноги Искали пути на пути без дороги. А сердце вело Искандером Двурогим По западным и по восточным дорогам. Молил я о встрече смиренно и слезно, Разлуку пророчил надменно и грозно. О, житель Багдада! Луна торопилась! У вас восходила – у нас закатилась! О горе мне, горе! Погибну я вскоре! Я вслед ей взываю: «О господи, горе!» О горлица, смолкни – потеряны разом И сон, и покой, и надежды, и разум!

* * *

Вот молния блеснет в Зат-аль-Ада, И свет ее нам донесет сюда Гром, громогласный, слоено в битве вождь, И жемчуга рассыплет свежий донедь. Они воззвали к ней: «Остановись!» Погонщика я умолял: «Вернись! Останови, погонщик, караван - Ведь я одной из ваших обуян!» Гибка она, пуглива и стройна, Лишь к ней одной душа устремлена. Скажи о ней – и выпадет роса. О ней твердят земля и небеса. Пребудь она в бездонной глубине, Пребудь она в надзвездной вышине - Она в моих мечтаньях высока, Не досягнет завистника рука! А взор ее – руины возродит, Мираж бесплотный в явь оборотит. На луг ли глянет – и цветов полно, Вино протянет – усладит вино. А лик ее сияет светом в ночь, День – тьмы волос не может превозмочь. Ах, мое сердце больше не вольно - Оно без промаха поражено: Очами мечет дротики она, Копьеметателем не сражена. Без милой обезлюдели края. И над пустыней крики воронья. Она совсем покинула меня, А я остался здесь, судьбу кляня! Я одинок и сир в Зат-аль-Ада… Зову, ищу – ни слова, ни следа.

* * *

Дыханье юности и младости расцвет, Предместье Карх, горячечность бесед, Семнадцать мне – не семь десятков лет, И ты со мной, событий давних след: Ущелье милое – приют мой и привет, Дыханье юности и младости расцвет. В Тихаму мчится конь, и в Неджд, и горя нет И факел мой горит, даря пустыне свет.

* * *

Господь, сохрани эту птичку на веточке ивы; Слова ее сладостны были, а вести правдивы. Она мне сказала: «Коней оседлав на рассвете, Ушли восвояси единственные на свете!» Я следом за ними, а в сердце щемящая мука, В нем адово пламя зажгла лиходейка-разлука. Скачу я вдогон и коня горячу, что есть мочи, Хочу их следы наконец-то увидеть воочью. И путь мой нелегок, и нет мне в пути указанья, Лишь благоуханье ее всеблагого дыханья. Она, что луна,- занавеску слегка отпустила,- Ночное светило дорогу в ночи осветило. Но я затопил ту дорогу слезами своими, И все подивились: «Как новой реки этой имж Река широка, ни верхом не пройти, ни ногами!» Тогда я слезам повелел упадать жемчугами. А вспышка любви, словно молния в громе гремящем, Как облачный путь, одаряющий ливнем бурлящим. От молний улыбок в душе моей сладкая рана, А слезы любви – из-за сгинувшего каравана; Идет караван, и стекает слеза за слезою… Ты сравнивал стан ее с гибкой и сочной лозою,- Сравнил бы лозу с этим гибким и трепетным станом И будешь правдивей в сравнении сем первозданном. И розу еще луговую сравни в восхищенье С цветком ее щек, запылавших румянцем смущенья

АБУ- ЛЬ-БАКА АР-РУНДИ

* * *

Все что завершилось в мире, не минует разрушенья, Пусть же нас не ослепляют счастья сладкие мгновенья! Видишь – и дела и судьбы переменчивы и зыбки, Злом и местью обернутся жизни краткие улыбки, Что осталось неизменным в этом ветхом мирозданье? Все живущее на свете время облагает данью. Не гордись, броня стальная, судьбы властны надо всеми Хоть меча ты не страшишься, но тебя источит время. Не кичись, булат блестящий, позолотой прочных ножен, Хоть ты крепче стен Гумдана, роком будешь уничтожен Где твои владыки, Йемен, их узорчатые троны? Где венцы их и каменья, ожерелья и короны? Где теперь сады Ирема и колонны Ктесифона, Слава гордого Шаддада, сасанидские законы, Где сокровища Каруна, где теперь алтарь Ваала, Караванов вереница, что долины заполняла? Как мираж, они исчезли, без следа промчались мимо, Всем им вынес рок жестокий приговор неотвратимый. О былых царях и царствах лишь легенды сохранились, Бьется понапрасну память, воскресить былое силясь. Дарий и его потомки в вихре времени пропали, И дворцы Хосроев славных их от смерти не спасали, Будто не было героев – Саба, Ада и Кахтана, Будто мир не покорялся мудрой воле Сулеймана. Ты, прожорливое время, многолико, будто море, Ты нам радость обещаешь, но за ней приходит горе. Нам в несчастиях надежда часто дарит утешенье. В той беде, что нас постигла, нет надежды на спасенье. Отвечай мне, край родимый, что случилося с тобою? Видишь – горы пошатнулись и утес поник главою. Глаз

судьбы тебя отметил, край родной лежит в тумане: Вас неверные изгнали – горе, горе, мусульмане! Города, перекликаясь, друг от друга ждут ответа: Где Валенсия, Шатиба? О Хаэн цветущий, где ты? Где ты, Кордова, столица, что влекла к себе из дали? Там нашли приют науки и ремесла процветали. Где твои, Севилья, рощи и луга, приют влюбленных, И река, что протекает под покровом ив зеленых? Нет ответа… Край родимый, мы тебя покинем скоро, Кто же может удержаться, коль утеряна опора? Города осиротели, пали белые знамена, Льем мы слезы, расставаясь, как с подругою влюбленный, С вами, милые жилища,- вы для нас пустыней стали. С той поры как христиане вас убежищем избрали, Там неверье поселилось, там кресты на минарете, Вместо зова муэдзина звон церковный на рассвете. Из мечетей раздаются стоны каменных михрабов. Не придется ли веками вам оплакивать арабов? Просыпайся же, беспечный, слышишь грозный голос рока? Ты мечтами убаюкан, но судьбы не дремлет око. Коль утеряна отчизна, на земле ты вечный странник, Навсегда простясь с Севильей, где приют найдешь, изгнанник? Ни в прошедшем, ни в грядущем не найдешь ты утешенья, Ни в заботах, ни в веселье ты не почерпнешь забвенья… Вижу всадников отважных в дальних странах за морями, Там проносятся их кони быстролетными орлами, Вижу блеск мечей индийских и клинки их огневые, Словно то в пыли сраженья светят искры голубые. Слышу музыку и пенье, кубков звон и шум диванов, Вижу я эмиров горных и прославленных султанов. Мы гонцов послали быстрых к вам, могучие владыки, Донеслись ли из-за моря к вам плененных братьев крики? Плачут матери и жены, к вам о помощи взывая, Кто из вас, сыны ислама, содрогнулся, сострадая Кто отвел беду от слабых, кто избавил их от горя? Братья по крови и духу, что же ныне вы в раздоре? Где вы, доблестные души, наша помощь и спасенье, Где вы, рыцари, герои, что прославились в сраженье. Те, что в трепет повергали города, края и страны,- Растоптали вашу славу нечестивые тираны. С берегов Гвадалквивира вас похитило насилье, Вы рабы в стране неверных, а вчера царями были. В стан неверных вас погнали, на спасенье нет надежды, Облачили христиане вас в позорные одежды, Ваш удел отныне – рабство, не помогут плач и стоны… Где ты, неба справедливость, где всевышнего законы? Мать с ребенком разлучают… Словно звери в дикой чаще, Сердце жертвы вырывают из груди кровоточащей. Сколько девушек прекрасных, словно утренние зори, Христиане в плен уводят на мучения и горе!

ИБРАXИМ ИБН САXЛЬ

* * *

Погоди, газель степная, погоди, Иль не знаешь – торопливость не к добру. Сердце трепетное рвется из груди И пылает, словно факел на ветру. В час разлуки ты взошла, моя луна, Путеводная звезда на небесах. Ты разгневалась – но в чем моя вина? Образ твой запечатлен в моих глазах. Кто любовью ранен, не узнает сна, Наслаждения вкушая лишь в мечтах. Над тобой прошли весенние дожди, Ты сверкаешь, как росинка поутру, Не гляди с улыбкой нежной, не гляди,- Болен я неисцелимо, весь в жару. Пред тобою я склонился, покорён, Раб желанья, и томленья, и тоски, Жемчуг уст твоих блестит, незамутнен, Губы алы, словно мака лепестки. Но глаза твои, где жемчуг отражен, Для влюбленного, как звезды, далеки. Черный локон, как невольник, огради Лик любимой, что подобен серебру, Шеи мраморность, и трепетность груди, И улыбки опьяняющей игру. Ты грехов моих начало и конец, Не казни меня, обычай твой жесток! Увидав тебя, склонило свой венец Солнце утра, озарившее восток. Мчится слез поток, любви моей гонец, К щечке, нежной, как весенний ветерок. Где от взора расцветают, погляди, Розы, кланяясь небесному шатру,- Ты садовника шипами награди… Нет, не я, увы, те розы соберу. О пощаде я взываю, побежден, Не покинь меня и сжалься поскорей; Уж иссяк источпик жизни, будто он - След на камне, что оставил муравей, Но не жалуюсь я, страстью опален, Благодарен и жестокости твоей. Суд неправедный любимой – справедлив, А любовь подобна вечному тавру, Уходи, хулитель черный, уходи, Уползай, как скорпион, в свою нору. Пламя страсти изливается в слезах. Но не гасит влага слез сердечный жар: Мир с прохладою разлит в ее щеках, А во мне – страстей бушующих пожар. Пред тобой, газель, испытываю страх - Ведь закон любви, как древо жизни, стар. Ты идешь – и взоры мчатся позади, Окружив тебя, как князя на пиру. Если скажут мне – в раю блаженства жди, Я взамен с тобой свиданье изберу.

* * *

С ночами лунными и солнечными днями К нам шествует весна победно, неуклонно, И воинство весны все с копьями-ветвями, Из листьев сотканы зеленые знамена.

* * *

Вкушаю я любовь, у ней горчайший вкус, Но вспомню милую,- и сладостно томлюсь, Ведь взгляды всех всегда к ней тянутся с любовью, Ей все произнести готовы славословье. Аллах, прости, но я не стану иноверцем, Сказав, что к дивному врагу влекусь всем сердцем.

* * *

Она пришла ко мне, я так был поражен, Не верил я глазам, подумал – это сон, Нет, это не она, а бред ночной горячий, Любовью ослеплен бывает даже зрячий… Но мимолетное возлюбленной виденье Дарит нам и в мечтах большое наслажденье. Мрак окружал меня наедине с любимой, Но наполнял сердца нам свет неугасимый. А звезды, в небесах мерцавшие стыдливо, Смотрели вниз на нас завистливо, ревниво. Из кубков пили мы, и ночь была чудесной, Я целовал луну, прекраснее небесной. От горя умирал я и до нашей встречи, И чуть не умер я от счастья в этот вечер. Я дважды умирал, но все ж обрел спасение: Дарует нам любовь и жизнь и воскресение.

* * *

Кубки все вином наполним, пустим побыстрей по кругу, Вот и капли дождевые брызжут по сухому лугу, Туча с неба увидала вихрь засушливый и пыльный, Сжалилась и напоила злаки влагою обильной. Молния мечом сверкнула, и гроза готова к бою, Тучи двинулись сразиться насмерть с засухой земною. Пальмы с листьев дождь стряхнули, стали и стройней и краше, Словно выпили не воду, а вино из полной чашн. Лепестки цветов раскрылись, как ресницы глаз прекрасных, А из глаз лучатся стрелы пламенных желаний страстных, Взоры их – как звезды ночи, в них такое обаянье,- Солнце дня затмить не в силах трепетное их сиянье.

ИБН АЛЬ-ХАТИБ

* * *

К могиле я твоей пришел, как пилигрим,- Пришел почтить того, кто всеми так любим. И как же не любить тебя, владыка щедрый? Твой свет любую тьму развеет, словно дым. Когда б судьба твою отсрочила погибель, Как славил бы тебя я пением своим! В Агмате на холме теперь твоя могила - Как память о тебе, ее мы свято чтим. И мертвый ты свое величье сохраняешь; Как прежде, дорог ты и мертвым и живым. И до конца веков тебе не будет равных, Средь множества людей лишь ты неповторим.