Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Кролик с атласною шкуркой от страха трепещет Перед клыками, что в пасти сверкают зловеще. Кролик спасается бегством от страшного пса, Через долины бежит он, поля и леса. От быстроты его бега и время как будто Мчится быстрей, и мгновением стала минута. Мчится за кроликом пес, на бегу обнажив Меч языка и клыков беспощадных ножи. То по холмистым лугам словно вихрь он несется, То где-то возле болот его лай раздается. Вот промелькнул он, и шерсти седой полоса С молнией схожа, чей блеск расколол небеса. И словно отблеск зари, что горит и трепещет,- Так серебро у него на ошейнике блещет.

* * *

О

молодость моя, ты скрылась вдалеке! Я вслед тебе смотрю в печали и в тоске. Ты тихо от меня ушла ночной порою, Ушла, когда я спал, и скрылась за горою. О, горе нам, чья жизнь подвластна всем страстям! Веселья жаждем мы, но весело ли нам? Хоть горько плачу я и не смыкаю вежды, Я все равно еще живу в плену надежды. По-прежнему меня волнует блеск зарниц, Заря всходящая, веселый щебет птиц. И если грудь моя увлажнена слезами, То в сердце у меня не угасает пламя. Пусть по сравнению со смертью седина Не кажется бедой – душа моя грустна. И грусть о юности мои стихи пронзила, И нет в них яркости, утрачена их сила. О, как мне молодость ушедшую вернуть? Как пылкость прежнюю в стихи свои вдохнуть?

* * *

Взор – газели, шея – белой лани, губы – как пурпурное вино. Зубы – пузырьки жемчужной пены в чаше, где оно растворено. Опьянев, склонилась томно дева. Златотканью стан ее обвит. Так луне блестящие созвездья собирать вокруг себя дано. Нам из поцелуев покрывало ночью соткала любви рука, Но рукой зари без сожаленья, нежное, разорвано оно.

* * *

В бассейне плавает невольник чернокожий. Не шелохнутся камешки на ложе, И с глазом голубым вода бассейна схожа. Зрачок его – купальщик чернокожий.

* * *

Упоительна река, льющаяся по долине. Чем к устам прекрасной девы, слаще к ней прильнуть устами. Медленно течет она, изгибаясь, как запястье, И на Млечный Путь походит, окаймленная цветами, Плащ зеленый берегов кое-где река прошила Швом серебряным своим,- столь узка она местами. Голубой блестящий глаз нам сияет сквозь ресницы Или светится волна, пробираясь меж кустами? Отблеск желтого вина на пирах мне красил руки. Круговую чашу здесь брал я бережно перстами. Вот на серебро воды плещет золото заката. Ветер ветви шевелит, шелестит слегка листами.

* * *

Как прекрасен виночерпий, тонкостенный, волоокий! Дань воздашь ему невольно, красоту его ценя. Юноше любовный пламень смуглые румянит щеки. Дым кудрей, не расточаясь, мягко вьется у огня. В чашу смотрит полумесяц. Не копья ли наконечник От удара о кольчугу в битве выгнулся, звенж Туча с молнией на гребне – черный конь в попоне белой. Ветер северный поводья натянул, его гоня. Рано солнце заблистало. Сплошь унизан жемчугами, Сад окрасился шафраном, празднуя начало дня. Ветви шепчутся друг с другом, и не диво, если ветру Ненароком тайну сада выдаст листьев болтовня.

* * *

Чернокожий ночи сын, виночерпий, Нас поил, а ночь была на ущербе. Разгорался в небесах диск пунцовый, И черней казался нам виночерпий. Чара у него в руке рдела яро, Будто искру он держал, а не чару. Виночерпий был похож на жаровню С черным углем, с багрецом жара.

* * *

Росистые ветви араки раскинули свод, И кубки, вращаясь, как звезды, сулят нам веселье, Рекой омывается древо, как Млечным Путем. Цветы иль созвездья сияют на водной постели? Река – словно дева, стянувшая поясом стан. Вино, как невеста, прекрасно в хрустальном изделье. Цветущие

ветви роняют в него лепестки. Так чествуют люди невест на пути к новоселью. Цветы уподоблю я пламени в этом саду, А с тенью древесной сравнится лишь сумрак ущелья. Узорную ткань разостлал предо мною купец, Шкатулку открыл продавец благовонного зелья! Как только цветы пробудились и пала роса, Здесь певчие птицы рассыпались утренней трелью. В зеленое платье деревья реку облекли, И солнечный дождь ей на шею надел ожерелье.

* * *

Величавые, гордые кряжи, вершины отвесные Высотою готовы помериться с твердью небесною. Быстролетному ветру они воздвигают преграды. Ярких звезд мириады боками теснят их громады, И сидят на хребте у пустыни, с осанкой надменной, Молчаливые, точно в раздумье о судьбах вселенной. Проходящие тучи венчают их черной чалмой, Отороченной снизу багряных зарниц бахромой. Я пытался внимать, но темны их беседы немые. Лишь однажды, в ночи, мне доверились горы впервые. – Сколько раз,- говорили они,- душегуб и грабитель Находили пристанище здесь, а пустынник – обитель. Сколько видели мы караванов порою ночной, Сколько странников мы укрывали в полуденный зной. Сколько вихрей секло наши склоны в свирепом напоре. Сколько раз их луна погружала в зеленое море. Все былое для нас – только миг бытия невозвратный, Что умчал опрометчиво времени ветер превратный. Рощу тронула дрожь – это нашего сердца биенье. Льется горный ручей – наших слез по ушедшим теченье. Мы от века прощаемся с каждым, увидевшим нас. Не утешились мы, только слез исчерпали запас! Удаляться, друзьям, и разлуку терпеть нам доколе? И доколе нам звезды стеречь на небесном раздолье, Как блюдут пастухи на зеленых вершинах стада? Звезды всходят и гаснут. Нам отдыха нет никогда!

* * *

В путь я отправился ночью, и сумрак застлал мне зеницы. Тьма укрывала ревниво, как тайну, сиянье денницы. Северный ветер набросил мне на спину плащ из росы. Ветви араки дрожали от сырости в эти часы. В небе играли зарницы, на миг рассекавшие мрак,- В битве морской, пламенея, смола разливается так. Горы, высокие горы узрел я, и вместо венцов На величавых вершинах созвездье зажглось Близнецов. Главы склонив сановито, прислушиваясь к темноте, Горы не слышат ни звука в своей вековой глухоте. Черпая в тверди опору, незыблема эта гряда. С лунной улыбкой в разладе угрюмые горы всегда. Их неприступные выси орлу безопасность сулят. Вьет он гнездо на вершине, растит в поднебесье орлят. Дышит величьем суровым гряды молчаливая стать. Вечности или гордыни на ней различаешь печать?

АБУ-ЛЬ-ВАЛИД АЛЬ-ВАККАШИ

* * *

О Валенсия, ты в ожиданье последнего часа! На тебя, ненаглядную, бедствий обрушился град. Если чудом спасешься теперь от превратностей рока, Подивится свидетель печалей твоих и утрат. Не тебя ли творец благодатью взыскал в изобилье? Не тебя ль всемогущий избрал для щедрот и наград? Стар и млад в Андалусии пели тебе славословья. Ты стояла веками, лаская и радуя взгляд. Под напором врага величавые рушатся башни. Грудой камня становится кладка их стройных громад. Помутнела прозрачная влага твоих водоемов. Кто от ила очистит каналов запущенных ряд? Волчья стая подрыла деревьев развесистых корни. Оскудели сады, обветшал твой зеленый наряд. За оградами – ветви сухие, а прежде оттуда Пахло свежей листвой и плодов долетал аромат. Над округой твоей, что тебя госпожой величала, Вьется пламя пожаров, клубится удушливый чад. Нет на свете лекарства – тебя исцелить от недуга. Я стою на распутье, сомненьем жестоким объят. Если двинусь направо – стремнина мне будет могилой. Если двинусь налево – лишенья мне смертью грозят. Если прямо пойду – погребут мепя волны морские. Стану жертвою пламени, если вернусь я назад.