Арарат
Шрифт:
— Тетя Ашхен пришла, мама!
Седа приветливо поздоровалась с Ашхен и спросила!
— А где же Тартаренц? Как его дела?
— Он там, с Заргаровым, — неопределенно ответила Ашхен.
Седа поняла, что Ашхен не хочет говорить о муже. Она вполголоса объяснила Ашхен, кто их гости. Человек, который «стукнулся головой о лампочку», был, оказывается, Гарсеван, только что выступавший на митинге. Вместе со своим братом Аракелом он на следующее утро уезжал на фронт. Вместе с ними пришли их жены — Пеброне и Ребека — провожать мужей. Пеброне была в свое время сельской учительницей, влюбилась в Гарсевана и вышла за него замуж. Она и теперь еще выглядела молоденькой девушкой, несмотря на то, что у них было
Наапет был на митинге вместе с Михрдатом и Габриэлем. Габриэлу предстояло утром выехать на фронт; он решил зайти попрощаться с семейством Вртанеса и повидаться с Ара. Узнав об этом, Наапет выразил желание вместе с ним пойти к Вртанесу.
На следующее утро выезжал на фронт и Зохраб; он пришел вместе с женой, чтобы провести последний день у брата.
За несколько минут до прихода Ашхен соседка Шогакат-майрик принесла повестку: Ара вызывали в военный комиссариат. Так как соседка знала, что Шогакат находится у старшего сына, она расписалась в получении повестки и прибежала сюда, чтобы вручить ее Ара.
У окна, выходившего на улицу, стояли Ара и Маргарит. Подойдя к ним, Ашхен заметила, что Маргарит молча плачет. Она обняла подругу, не в силах вымолвить ни слова. О, если бы она имела возможность плакать в эту минуту так, как плакала Маргарит! Маргарит плакала, но ее слезы должны были закалить волю юноши, придать ему твердость. Ашхен было сейчас особенно горько оттого, что она не могла оплакивать отъезд мужа теми же слезами, как Маргарит.
Ни для кого не было тайной, что Ара и Маргарит дали друг другу слово, и это заставляло всех с нежным чувством относиться к молодой паре.
Не было тайной это и для Габриэла. Хотя в ту ночь, когда он оставил Маргарит наедине с Ара, он так и не сомкнул глаз и промучился бессонницей еще несколько ночей, но в конце концов успокоился, придя к решению, что должен остаться другом и Ара, и Маргарит. Он искренне желал им счастья. То обстоятельство, что Ара предстояло расстаться с Маргарит и трудно было предвидеть, что их ожидает в будущем, вызывало в сердце Габриэла боль и тревогу. Сознание, что на фронте он будет защищать и будущее счастье своих друзей, наполняло его гордостью. Несмотря на то, что час прощанья еще не настал, он крепко поцеловал Ара, а затем по-братски обнял Маргарит. Когда же он заметил, что она плачет, слезы невольно навернулись у него на глаза.
Посередине комнаты стояли Гарсеван, Аракел и Зохраб, окруженные родными. Елена, припав к плечу мужа, по временам тяжко вздыхала.
На столе появились закуски и бутылки с вином. Гарсеван разлил вино в бокалы и обратился к Шогакат-майрик и Наапету:
— Одно пожелание у меня к вам, Шогакат-майрик и дедушка Наапет: чтобы вы долго жили нам на радость и наставляли нас!
Чокнувшись с Гарсеваном, Шогакат опустила бокал на стол и медленно обвела взглядом присутствующих. Итак, значит, один из ее сыновей, Асканаз, уже там, Зохраб уезжает завтра, а Ара… Тревога сжала ей сердце. Как перенесет младший сын предстоящие ему испытания? Ведь он страдает недостатком, который помешает ему быть воином! Она была еще во власти этих мыслей, когда Гарсеван обратился к Наапету:
— Что бы ты делал, дед Наапет, если б вдруг помолодел?
— Не надо говорить об этом, Гарсеван-джан… — с неудовольствием отозвался Наапет.
— Почему же? Послушайте, люди добрые, дед Наапет сердится, что я желаю ему помолодеть!
Сильный бас Гарсевана заставил всех прислушаться. Михрдат, не отводивший задумчивого взора от лица сына, очнулся и уверенно проговорил:
—
— Да, правильно ты говоришь, Михрдат-джан, люблю я слышать слово умудренных жизнью людей! — продолжал Гарсеван. — Пью за твое здоровье, желаю тебе долгих лет, держи голову выше: мы с твоим Габриэлом будем драться так, что небу жарко станет. А ты чего скисла, Пеброне? Улыбнись, сияй, словно месяц в новолуние! Люблю, когда ты смеешься, право слово, люблю!
— Уф, опять начал плести несуразицу! — махнула ручкой Пеброне. — Уймись ты, ведь Наапет-дедушка хочет что-то сказать…
— Ой, умереть мне за тебя, дед Наапет, говори, говори, ждем твоего слова!
— Садись, — повелительно сказал Наапет.
Дождавшись, пока Гарсеван уселся, Наапет пригладил коротко остриженные усы и размеренным тоном начал:
— Говоришь, если бы помолодел… Лишнее слово! Что прошло, то прошло, молодость тебе не рыба, чтобы из реки выловить, не товар, чтобы на рынке купить. Каждому возрасту свое время! И ребенку хочется сразу взрослым стать! Но он так и остается до поры ребенком, так же, как и молодой остается молодым, а старик стариком. Когда старик заявляет, что, мол, если б я был молод, то-то и то-то б сделал, или когда молодой похваляется, что, мол, будь я постарше, я бы показал себя, — пустое дело! Так говорят те, кто не желает трудиться, как положено по возрасту. Командир не доверит мне ружья. Но кто может помешать мне приложить руки к делу, которое принесет пользу моей стране?
— Вот это мудрое слово! — воскликнул Михрдат.
— Эх, умереть мне за тебя, дед Наапет! Смотрите, Пеброне, Ребека, если только узнаю, что вы поперек воли деда Наапета что-нибудь сделали…
Шогакат смотрела на полного жизни Гарсевана, и в голове ее мелькнула мысль: «Ах, как было бы хорошо, если б Ара посчастливилось быть на войне вместе с этим человеком!» Слова Наапета заставили ее встрепенуться. Она очнулась от раздумья, вскочила и, взяв в руки бокал, взволнованно сказала:
— Идите, наши бесценные!.. Где коснется рука ваша шиповника, пусть покроется он розами, пусть и в темноте будет светло вам, и да не ступите вы ногой на порог бесчестных людей! Пусть рубит без промаха ваш меч, пусть отсохнет рука у врага и онемеет язык его! Идите вместе с моим Асканазом, и да поможет вам господь! Вернитесь с победой, живы-здоровы домой, к вашим семьям. Невестушки мои дорогие, дочери мои, вашему сердцу я стойкости желаю, чтобы крепко вы мужнину честь хранили, ваших защитников подбадривали, глазам злоумышленника шилом казались, глазам доброжелателя — розой!
Возможно, что Шогакат-майрик стремилась подбодрить не столько их, сколько себя, и чем дальше она говорила, тем тверже звучал ее голос. Она видела, что к ее словам внимательно прислушиваются все, даже дед Наапет и ее старший сын. А ведь до этого ей часто казалось, что они не нуждаются в ее советах. А теперь они с благоговением слушали ее… И это придавало ей новые силы.
…Несмотря на то, что утром все, кроме Шогакат-майрик, собирались поехать на вокзал, — расставаясь, сейчас целовались друг с другом. Зохраб с минуту не выпускал мать из объятий, он видел, что она с трудом сдерживает слезы. Прощаясь с Габриэлом, Шогакат несколько раз поцеловала его.
— Да сохранит господь матери ее единственного сына, родной мой!.. Почаще пиши матери, каждый день пиши, — повторяла Шогакат и, обращаясь к Михрдату, добавила:
— Ну, раз Сатеник не хочет выходить из дому, я сама приду к ней, в это же воскресенье приду, передай ей.
Габриэл подошел к Ара, Маргарит и Ашхен и несколько мгновений молча стоял перед ними. Он то смотрел на Ара, то переводил взгляд на Маргарит и Ашхен, не в силах произнести ни слова. Когда все, кроме Шогакат-майрик, вышли в переднюю, он сказал, понизив голос: