Арарат
Шрифт:
К ним приближалась Ашхен.
Ара взял руку Маргарит и глухо спросил:
— Уже уходишь?
— А ты бы хотел, чтобы я осталась?
— Нет! — твердо ответил Ара, оглядываясь на Ашхен, которая уже подошла к ним и взяла обоих под руки.
— Вот как? Почему же? — улыбнулась Маргарит.
— Мы можем соединиться только после разлуки!
— Ты прав, мой Ара, — отозвалась Ашхен, — теперь расстаются все любящие. Это сделает вашу встречу еще более радостной.
В присутствии Ашхен Ара словно стал смелее
— Пусть Ашхен знает, что мы любим друг друга.
Глава вторая
АШХЕН
Встречая Ашхен в сером платье и белой косынке с красным крестом, Заргаров всякий раз говорил, покачивая головой: «У этой женщины жестокое обаяние».
Дойдя до улицы Абовяна, Шогакат-майрик и Маргарит вместе с Вртанесом свернули в переулок. Ашхен осталась с Берберяном. В последнее время многие из знакомых Ашхен замечали сурово-сосредоточенное выражение на ее лице и невольно придерживали язык, чтобы не задеть ее необдуманным словом.
Познакомившись с Берберяном, Ашхен несколько раз видела его после этого на собраниях. На встрече с бойцами Ашхен вначале слушала его рассеянно. Но постепенно речь Мхитара захватила ее. Она разрешила Берберяну проводить ее до дому; она давно заметила, что он ищет повода поговорить с ней.
— Итак, товарищ Ашхен, — заговорил Берберян, — вскоре и я должен буду проститься с вами.
— Разве? — дружески откликнулась Ашхен.
— Да. И в результате вам прибавится работы.
— Работы — мне?
— Вас это удивляет? Вртанес мне рассказывал, что вы и Маргарит часто бываете у матери Габриэла, пишете ему письма под ее диктовку. Моя мать была бы рада видеть у себя таких посетительниц.
— Ну что ж, если не я, то Маргарит всегда может зайти к ней.
— А почему не вы?
— Кто знает, может, и мне придется выехать в каком-либо направлении…
— Сейчас есть одно направление для всех.
— Вот в этом самом.
— Но разве мало работы в госпитале?
— Оставим это. Так вы действительно едете?
— Да. А какая именно будет работа и где — это решится в ближайшие дни.
— Наверное, возьмут на политработу: вы хороший оратор.
Ашхен заметила, что Берберян покраснел. После небольшой паузы она прибавила:
— Думаю, что и работать будете хорошо…
— Так, что слово у меня не будет расходиться с делом, — усмехнулся Берберян.
— А вы знаете, это свойство, которое встречается не у всех… — И Ашхен убежденно добавила. — Но без этого невозможно завоевать доверие бойцов.
— Вы говорите так, словно только что вернулись с фронта… — с невольным удивлением отозвался Берберян.
— На фронте я не была. Но раненые говорят со мной откровенно.
— Вот и хорошо, — может быть,
— Если вы говорите о настоящем искусстве, в котором нет фальши, оно способно повести людей на подвиг.
— И вы не преувеличиваете?
— О, нет! У народа должно быть представление о прекрасном, и за это прекрасное он должен бороться. Вот как вы думаете, во имя чего боролись греки с троянцами?
— Вы задаете мне тот же вопрос, который задавал Цлик-Амрам Геворку Марзпетуни.
— О, нет! Он спрашивал о том, почему Ахилл не желал сражаться с троянцами, пока те не убили Патрокла. Я спрашиваю о другом и сама отвечу на свой вопрос. Елена была символом красоты, свободы и чести своей родины. И греки сражались во имя своей чести и свободы, то есть во имя того, что является самым возвышенным к прекрасным на свете. Иначе показалось бы просто смешным, что люди могли, хотя бы тысячи лет назад, затеять войну из-за похищения одной женщины.
— Любопытное объяснение!
— Мы все время говорим о том, что враг грозит уничтожить наши завоевания, заставить нас забыть о нашем славном прошлом, покрыть завесой мрака наше настоящее; мы вспоминаем имена Толстого и Репина, Вардана Мамиконяна и Хачатура Абовяна и все это связываем с защитой свободы нашей родины. Если эти мысли выразить средствами искусства, их влияние огромно!
— Вот как… А один из моих приятелей утверждал, что все эти концерты и здесь и на фронте — лишь потеря времени: мол, найдутся ли желающие слушать пение, перед тем как идти в бой?
— Надеюсь, вы сумели разубедить своего приятеля?
— Нет, представьте себе, мне это не удалось. Уверен, что вы сумели бы…
— Во всяком случае, постаралась бы, — улыбнулась Ашхен.
— Постарались бы? — переспросил Берберян, не отрывая взгляда от лица собеседницы.
— Непременно. Чувство возвышенного и прекрасного легче всего внушаются средствами искусства! — уверенно закончила Ашхен.
Они свернули на улицу Налбандяна. Переходя через улицу, Берберян взял Ашхен под руку и тихо промолвил:
— Говорите же…
Ашхен ускорила шаги и, дойдя до тротуара, высвободила руку.
Она поняла, что ее спутнику хотелось не столько вести разговор, сколько слышать голос собеседницы; безошибочное женское чутье говорило ей, что Берберян начинает увлекаться ею. Ашхен вскинула голову: пусть почувствует ее спутник, что Ашхен тотчас же откажется от дружеских отношений с человеком, который осмелится подойти к ней как искатель развлечений…
На этот раз Ашхен была не права. Мхитару нравилась Ашхен, нравился ее своеобразный разговор, но он никогда не позволил бы себе зайти слишком далеко.