Арбалетчики в Карфагене
Шрифт:
— Нет, только этого, господин! Он был у нас одним из лучших ткачей! Очень тебя прошу!
— И просишь именно как за хорошего ткача? — что-то мне показалось сильно сомнительным, что дело именно в этом, гы-гы!
— Он небезразличен мне и сам по себе, — призналась она, — Но ты не пожалеешь, господин — я сказала тебе правду о его мастерстве!
На Востоке считается крайней бестактностью, если гость вмешивается во взаимоотношения хозяина с его рабами, и без веской причины делать этого не стоит. Но тут причина достаточно веская, а
— Они не слишком увлеклись? — спросил я управляющего, — Убить ведь могут!
— Если и убьют — невелика беда! — ответил тот, — Этот негодяй уже не первый раз осмеливается пререкаться с надсмотрщиком. Он хороший ткач, и я щадил его до сих пор. Я прощал ему, когда он отказывался от подсобных работ. Я простил, когда он переделал станок не так, как у всех — это был дурной пример для прочих, но ему так было удобнее, а он хороший ткач, и я простил ему его самовольство. Но теперь, всемогущий Серапис, моё терпение иссякло!
— А что он сделал на этот раз?
— Негодяй испортил работу. Нарочно испортил, не случайно! От него требовалось ткать самый обычный материал, с которым справится и новичок. А этот смутьян возомнил, будто лучше нас знает, что и как ему делать! Он зачем-то сдвоил нити, и ткань вместо гладкой получилась шершавой! Взгляни сам, чужеземец!
Я посмотрел и пощупал "брак", представляющий из себя довольно оригинальный вариант привычного по нашему современному миру казённого "вафельного" полотенца.
— Но ведь он неплохо придумал, уважаемый!
— Да кто просил его придумывать! Всемогущий Серапис! От него требовалось выполнить задание и ничего более! Я должен поставлять на склад нормальную гладкую ткань, а он сделал шершавую! Кто примет её у меня, и как я отчитаюсь за потраченную зря пряжу?
— Разве нельзя распустить её и переткать заново?
— Это нетрудно, чужеземец. Но разве в этом дело! Он раб и обязан повиноваться, и если он грек, а мы — коренные египтяне, это ничего не меняет! Мне и моим людям надоели его дерзкие выходки, и я намерен положить им конец!
— За дерзость вполне достаточно просто хорошенько высечь. Ты говоришь, уважаемый, что он хороший ткач? Разумно ли тогда калечить его?
— Он подаёт дурной пример остальным, и этого спускать нельзя. Иначе, глядя на него, начнут дерзить многие, и во что тогда превратится мастерская?
— И что ты намерен с ним сделать?
— Продам на рудники или в каменоломни.
— И тебе не жаль потерять умелого работника? — я нарочно муссировал эту тему, дабы включить у собеседника ещё и профессиональное начальственное упрямство — типа, "как сказал, так и будет".
— Жаль, но он обнаглел и зашёл слишком далеко. Пусть теперь его судьба послужит хорошим назиданием для остальных! Да будет так!
— И много ли тебе дадут за него скупщики рабов для рудника или каменоломни?
— Двести драхм. Это убыточно для меня, но порядок важнее.
— Ты
— Если рудничок небольшой, то там, верно, и работа полегче? — хмыкнул управляющий, — Не слабое ли наказание для негодяя?
— Легче, чем на большом руднике, но тяжелее, чем здесь, — возразил я, — Достаточно тяжело, чтобы вразумить обнаглевшего раба.
— И если он образумится…
— Тогда найду ему другую работу, — управляющий явно разгадал суть моей незамысловатой хитрости, и не стоило раздражать его упорствованием в неудачной нагрёбке. Некоторые "высокопоставленные" страшно не любят попыток нагрёбать их — доводилось сталкиваться с такими по работе в прежнем мире. Если попался на такой попытке, реальной или даже только кажущейся им — пиши пропало…
— И тогда бунтовщик отделается слишком легко?
— Но вдали отсюда, уважаемый. Передо мной он пока ни в чём не виноват, и я не стану гнобить его без вины. Но кто из твоих рабов узнает об этом? Для них ты продашь его на рудник, и никто из них больше его не увидит. Какая тебе разница, уважаемый?
— Ты хитёр, чужеземец! Ты хочешь забрать у меня хорошего ткача за жалкие двести драхм. Его настоящая цена дороже, гораздо дороже.
— Я предлагаю тебе столько, сколько дадут и другие. Но они не здесь и дадут позже, а я здесь и предлагаю прямо сейчас. Ты произведёшь наказание быстрее, и прочие твои рабы увидят, как ты скор на расправу, и как опасно гневить тебя. Разве не этого ты хочешь?
— Ты хитёр, чужеземец! — снова повторил управляющий, но уже не возмущённым, а одобрительным тоном, — Но ты хочешь купить его слишком дёшево. Хорошо ли будет, если ты окажешься в выгоде, а я — в убытке?
— Назови мне справедливую цену, уважаемый — такую, которая будет хороша для нас обоих. Если я наберу столько прямо сейчас…
— Да не надо прямо сейчас. Сейчас ты отдашь мне сто драхм и адрес, по которому раба доставят к тебе вечером. Тогда ты отдашь начальнику стражи двести драхм и получишь от него раба и купчую на него. И ещё десять драхм ты отдашь на таможне в порту при его вывозе.
— Ещё и на таможне? Разве недостаточно купчей, которую ты обещаешь мне?
— Достаточно внутри страны. Но ты ведь собираешься увезти его к себе? Вывоз рабов из Египта запрещён царским указом. Указ касается работорговцев, но разве ты не знаешь таможенников? Зачем тебе лишние трудности? Десять драхм за избавление от них не разорят тебя. За ТАКОГО раба…
— Ты прав, уважаемый! Жадный купец во мне пересилил мудреца, и я не подумал о вывозе, — польстил я собеседнику, сделка с которым выходила весьма выгодной и которого я, говоря по совести, здорово облапошивал. Да я и пятьсот драхм отдал бы легко и непринуждённо за высококвалифицированного косского шелкоткача!