Ардагаст и его враги
Шрифт:
– - Мы знали, к кому едем. Император и не послал бы меня сюда, не будь он уверен, что Таргва, царь сванов - самый сильный и отважный среди горских вождей. А силу и отвагу доказывают в бою, - со спокойным достоинством ответил Максим и поднял чеканный кубок.
– За Таргву, славнейшего из воителей Кавказа!
Все выпили. Довольны были не только сваны, но и центурион. В этой глуши ему подали его любимое критское. Он не знал, что амфору этого чудесного вина нарочно для него раздобыл Исаак, старейшина Лахмульда. Это селение недавно основали бежавшие из Палестины иудеи.
– - Не хочет ли кесарь, чтобы я повел сванов к Вратам Аланов против сарматов? Или в Армению? Мы можем выставить двести тысяч воинов. Если сами того пожелаем, - сказал царь, поигрывая кубком с веселым Дионисом, разящим гигантов.
– - О, да, вы, сваны, отважны и вольны, как вишапы!
– кивнул Аграм.
– Вы свершили много славных дел, и можете свершить еще больше. Но все это могут и другие племена, и их ополчения уже идут к Вратам Аланов... Есть, однако, подвиг, доступный лишь тебе, царь Таргва Палиани, и твоей дружине. Освободить Скованного Амирани!
Все - седобородые старцы, юноши, зрелые, опытные воины - застыли, словно скованные чарами каджей. А речь князя уже подхватил маг:
– - Да, освободить Амирана Солнцелобого, сына Дали, владычицы зверей, и кузнеца-охотника Дареджана. Амирани, победителя вишапов, каджей и дэвов. Амирани, соперника самого Гмерти.
Пораженный, медленно заговорил Таргва:
– - Но ведь никто не знает, где прикован Амирани. Одни говорят - на горе Сакорниа в Иверии, другие - на Казбеке, третьи - на Эльбрусе. Спорят, томится ли он на склоне горы или в глубокой пещере. Говорят еще, какие-то абасги [65] нашли ту пещеру, но, чем глубже они спускались, тем дальше слышался голос Амирани.
65
Чоха - верхняя одежда (черкеска).
– - Все это - басни невежд и хвастунов. Величайший герой прикован на величайшей горе Кавказа - у западной вершины Эльбруса. Это открыло мне магическое зеркало. Моя магия и твоя сила, царь, - только вместе они могут вернуть свободу Амирани, - некромант испытующе взглянул на Таргву, незаметно выставив вперед железный перстень с рубином.
– - Освободить скованного богами? Для этого нужно самому быть богом, - покачал седой головой Мабла Палиани.
Но красный свет камня Марса уже разжег огонь в сердце Таргвы.
– - Я не бог и не сын бога. Я - лучший воин сванов и за это избран царем. Клянусь волками - псами Белого Всадника, я освобожу Амирани, или погибну, или сам буду прикован рядом с ним!
– и царь в знак клятвы выплеснул кубок вина на север, туда, где выше всех гор поднималась двуглавая, закованная в лед вершина.
– - Таргва Палиани! Слова твои безумны и достойны дерзкого юнца, а не царя. Да, Амирани свершил величайшие подвиги, но возгордился и стал творить насилие и беззаконие. За это его и покарали боги. Или ты решил сравняться с ним в плохом?
Царь почтительно, но твердо ответил старейшине:
– - Мабла-батоно! Я почитаю твою мудрость и праведность, но ты - мудрец, а не воин. Если мы, сваны, откажемся от такого подвига, его совершат другие. Наши гости пойдут к двалам, хевсурам или пшавам, и какому-то из этих племен достанется слава, а сванам - позор. Видят боги, не на то меня избрали царем!
Дружинники Таргвы и молодые воины одобрительно зашумели. Максим небрежно заявил:
– - Да, мой император не хотел бы обращаться ко всяким хевсурам, у которых даже царей нет. Но мир велик, и в Риме это хорошо знают...
Неожиданно встал бородатый, могучего сложения мужчина с натруженными руками и горячо заговорил:
– - Таргва Палиани! Я, Важа-кузнец, всегда ковал оружие и доспехи для тебя и твоей дружины. Никого из вас не предал и в бою ни мой меч, ни моя кольчуга. Клянусь огнем своего горна: не желал я и не желаю вам зла или бесчестья. Но знайте: в день главного весеннего праздника мы, кузнецы, трижды бьем по наковальне - чтобы упрочились цепи Амирани. Этот обычай передаем мы друг другу вместе с тайнами ремесла. Ибо в день, когда вырвется на свободу Скованный, настанет конец света. Не губи мира, храбрейший из сванов!
– - Да, вам, кузнецам, больше всех и достанется, когда Скованный раскуется, - усмехнулся какой-то молодой дружинник.
– - Не шути над судьбой мира, бичо!
– оборвал его Мабла.
– Слишком велика и своевольна стала сила Амирани, а потому зла и опасна. Не его одного держат боги в оковах: трехглавого Аждахака, ведьму Рокапи, Александра, покорителя полумира...
– - Для богов много кто опасен: вишапы, исполины, герои... Все, кто силен, свободен и горд. Не опасны лишь рабы и трусы, - саркастически ухмыльнулся Аграм.
– - Мир погибнет!
– тоном величайшего презрения произнес Валент.
– А если он обречен? Разве мало в нем зла, подлости, распутства? Когда мера зла преисполнится, мир сгорит в огне. Так было и будет много раз. Об этом пишут мудрецы от Греции до Индии, но ты, почтенный Мабла, не читаешь книг.
– - И твои мудрецы предлагают покориться судьбе и ждать гибели, будто раб побоев?
– спросил старейшина.
– - Да, покориться судьбе. Но не как раб, а как воин, исполняющий долг до конца!
– отчеканил центурион.
Взгляды всех устремились к царю. Таргва поднялся, расправил плечи, окинул взором вековые дубы и платаны, осененные ими боевые башни над домами сванов, склоны гор, одетые густыми лесами, увенчанные сияющими в лучах солнца белыми шлемами ледников. Прислушался к шуму быстрой Ингури. Потом взял из рук молодого дружинника полный вина рог горного тура и громко, уверенно произнес:
– - Видит Гмерти Мориге: слишком хорош этот мир. Не так он испорчен, чтобы скоро погибнуть. Озаряет его добрая Мзе-кали, богиня Солнца. Ее свет - на челе Амирани, в золотых волосах его матери Дали. Разве может этот свет быть злым? За Солнцелобого Амирани! Да будет он снова свободен!