Аргентина: Квентин
Шрифт:
— Va’ fa’ mmocc a chi te’ muort!.. — сказал Уолтер Квентин Перри.
4
Мухоловка шла по серебристой дороге, не останавливаясь, не глядя по сторонам. День, ночь, Солнце, ущербный оскал Луны, огонь звездных россыпей… Дальше, дальше! Смотрела только вперед, на горящий холодным огнем металл, узкой лентой тянущийся в самую сердцевину Небес. Идти было легко и радостно, словно по широкой горной тропе ранним утром. Ничто не мешало, не тянуло вниз — ни имя, ни память. Все это исчезло, оставшись далеко отсюда, в палате с черным распятием
Бронзовый цветок зажат в руке. Пять тычинок, десять лепестков. Никто не останавливал, не мешал, не попадался навстречу. Словно эта дорога — для нее одной.
Девушка. Небо. Бронзовый цветок в ладони.
Лишь однажды путь преградил острый кладенец-луч. Рассек податливый воздух, полыхнул жарким огнем.
— Кто пустил? — рухнул с небес голос-гром. — Ее путь — в Джудекку, на самое дно.
— Заступники, — шепнул в ответ голос-ветер. — Заступники… Те, чью волю нельзя оспорить.
Громыхнуло над миром, луч обернулся стеной огня. Бронзовый цветок в руке налился горячим свинцом.
— Кто посмел? Кто?!
Ветер не знал страха. Закружил, набирая тугую силу, ударил в уши. Гром — против грома.
— Девушка, замученная и убитая на пороге юности. Рыцарь, которому прислали белые лилии.
Мухоловка слушала спокойно. Жизнь позади, смерть тоже. Лишь удивилась слегка. Рыцари — они в книжках и в старых соборах под каменными плитами.
…А еще рыцарей нельзя убивать. Легче умереть самой, улыбнувшись пуле, летящей в лицо.
И вновь удивилась, почувствовав внезапную и нежданную боль. Это билось ее сердце.
— Пусть идет, — громыхнуло где-то вдалеке. — Долог путь между Адом и Раем.
Стены больше нет, стих огонь. Только небо, только серебряная тропа.
Мухоловка шла дальше.
5
— Список! — Вальтер Первый, он же Линц, грозно потряс в воздухе мятой бумажкой. — А это — счет из магазина. Тушенка, сгущенка, шоколад, чай, кофе…
Бумажка номер два, тоже мятая.
— Треть твоя, Теннесси, две трети наши, — негромко, но твердо добавил Инсбрук-Грац. — Отдадим осенью, когда на работу вернемся, номер твоего счета я уже записал. Ты, гризли, глупый и добрый, а мы — умные и честные. Вечером приходи, какао выпьем. Мы его тоже прикупили.
С тезками Уолтер столкнулся в холле, возле входных дверей. Тореадор-швейцар грудью стал на пути двух небритых оборванцев. При виде постояльца подался назад, хоть и недалеко, всем своим видом демонстрируя недовольство. Выгнать — не выгонит, но дальше не пустит. Снежных людей положено разглядывать в бинокль, а не приводить в приличный отель.
— Приду! — твердо пообещал молодой человек. — Тренировка завтра в семь?
— И не опаздывай, малыш!
Ладонь по плечу — хлоп! Кулак в грудь — тыц!
Ближняя дистанция!
Хук в туловище — Первому, хук в голову — Второму. Без контакта, но очень близко. С ветерком.
— Ну ты и зверь, гризли!
…Гость уже прибыл — предупрежденный портье сразу кивнул на одно из кресел напротив, точно под огромной картиной: Эйгер-Огр во всей красе, масло, массивная золоченая рама. Уолтер взглянул мельком и ничуть не удивился. Из просмотренных
Гость был явно из этих. Монокля не имел, но смотрел кисло, кривил большегубый рот, дымя дешевой сигарой. Худой, узкоплечий, возрастом далеко за сорок, лицом же — точь-в-точь борзая собака, которую не кормили дня четыре. Костюм потертый, ботинки давно не чищены, из нагрудного кармана торчит мятый платок. Вместе сложить — карточный шулер из старой немой комедии.
Шулер звался Александром Н. Сиверсом — по крайней мере так было подписано письмо, которое Уолтеру показал шеф. Русский эмигрант предлагал продать уникальную рукопись, посвященную полярным исследованиям. Подробностями не делился, указал лишь место и время: Таймыр и Новосибирские острова, 1903 год.
Шеф велел рукопись изучить, оценить и приобрести за разумную цену. Но и держать ухо востро. Мало ли что творится в глубинах таинственной русской души?
Телеграмму в Лозанну, до востребования, молодой человек отправил из Милана. Вчера коридорный вручил ответ.
— Мистер Сиверс, как я понимаю?
Русского языка молодой человек не знал, обратился на родном американском. Гость понял, воздвигся во весь свой немалый рост. Вроде как борзую на цыпочки вздернули.
— О-о, да. Я есть. Добрый день. Мистер Перри вы?
Взглянул в упор, моргнул белесыми ресницами.
— Parlez-vous francais?
Теперь настала очередь Уолтера играть в гляделки.
— Может, по-немецки? — без особой надежды поинтересовался он. Гость встрепенулся.
— Слава богу! Я и надеяться не мог. Чтобы дикие американцы… Ох, простите! Я вовсе не вас, господин Перри, имел в виду.
Дикий американец взглянул сочувственно:
— А у меня еще и удар правой неплохой. На «хохе» у вас ничего получается, только гласные глотаете. Вы, пожалуйста, подождите минут десять, господин Сиверс, а я пока сбегаю в тамтам постучу.
Консультант с коротким именем Лекс ждал на втором этаже.
* * *
— Вы точно не шпион, Перри?
Лекс встретил его на лестнице. Руки в карманах, пиджак вразлет, в японских глазах что-то невнятное. То ли обидели, то ли обманули, то ли в человечестве разочаровался.
— Нет, — честно ответил молодой человек. — Но спрашивают об этом регулярно. А что, не с тем встретился?
Консультант вынул руки из карманов.
— Теперь даже не знаю. На террориста вы вроде не похожи… В общем так, Перри. В мае 1923 года в Лозанне, в ресторане гостиницы «Сесиль» был убит советский посол Вацлав Воровский. Судили двоих — Конради и Полунина. Ваш знакомец только чудом не стал третьим в этой компании. В последний момент сумел обеспечить себе алиби, весьма сомнительное, кстати.