Аргонавты 98-го года
Шрифт:
Она прильнула ко мне и слилась с моими объятиями, как меч со своими ножнами. Она взяла мое лицо своими белыми руками и посмотрела на меня долго и вдумчиво.
– Я люблю вас, я люблю вас, - прошептала она.
– Будущим июнем, мой любимый. Будущий нюнь.
Она мягко ускользнула от меня и я остался на месте, смущенно созерцая закрытую дверь.
– Будущий июнь!
– услышал я как эхо. Предо мной с улыбкой на лице стоял Локасто.
Глава VIII
Быть так грубо пробужденным от восторгов любви,
Когда он подошел ко мне, его манеры были почти изысканны, полны достоинства.
– Вы должны простить мне, - сказал он, - что я подслушал вас. Но я проходил случайно и наткнулся на вас, прежде чем сообразил это.
Он протянул мне руку.
– Надеюсь, мои поздравления не покажутся вам слишком неприятными. Я знаю, что мое поведение в этом деле не может произвести на вас особенно хорошего впечатления. Я действительно взбалмошный человек. Будьте великодушны и предайте забвению прошлое? Хотите?
Я еще не спустился на землю. Я все еще парил в разреженных высотах любви и готов был объявить полную амнистию своим врагам. Когда он стоял так, искренний и привлекательный, в нем чувствовалось прямодушие и честность, которым трудно было противостоять. Я был убежден в чистосердечности его намерений и прямодушно протянул ему руку. Его пожатие заставило меня скорчиться.
– Да, я еще раз поздравляю вас. Я знаю ее и восхищаюсь ею. Она чистое золото. Это маленькая королева, и человек, которого она полюбит, должен быть горд и счастлив. Я поживший человек, я знаю свет и в общем отношусь цинично к женщинам, Я уважаю свою мать и сестер, а остальных… - Он выразительно пожал плечами.
– Но эта девушка - другое дело. Я чувствую себя в ее присутствии, как двадцать пять лет назад, когда я был юношей с непотускневшими идеалами и чистым сердцем; когда женщина казалась мне святыней.
Он вздохнул.
– Знаете ли, молодой человек, я никому еще не говорил этого, но я отдал бы все, что я имею, миллион чистоганом, чтобы вернуть эти дни. Я никогда не был счастлив с тех пор. Вы не должны думать, что я интересуюсь вашей возлюбленной. Я достаточно стар, видите ли, чтобы быть ее отцом, и она глубоко трогает меня. Забудьте недоверие. Я хочу быть вашим другом. Я хочу помочь вам быть счастливыми. Джек Локасто совсем не так уж скверен; вы убедитесь в этом, когда узнаете его поближе. Не могу ли я сделать что-нибудь для вас? Чем вы намерены заняться в этой стране?
– Я еще сам не знаю хорошенько, - сказал я.
– Надеюсь занять хороший участок, когда представится случай. А пока я собираюсь искать
– В самом деле?
– сказал он задумчиво, - вы знаете кого-нибудь?
– Нет!
– Ладно, я могу кое-что предложить вам. У меня в Эльдорадо работают арендаторы. Я дам вам записку к ним, если хотите.
Я поблагодарил его.
– О, не стоит, - сказал он.
– Я жалею, что играл такую низкую роль в прошлом и сделаю все, что в моих силах, чтобы загладить это. Верьте мне, что я хочу этого. Ваш друг англичанин задал мне самую основательную трепку за всю мою жизнь, но через три дня я пошел и пожал ему руку. Он славный парень. Мы откупорили с ним ящик вина. О, мы большие друзья теперь. Я всегда сознаюсь в своем поражении и не выношу злопамятства. Если я могу чем-нибудь помочь вам и ускорить вашу свадьбу с этой маленькой девочкой, вы можете всецело рассчитывать на Джека Локасто - вот и все.
Было раннее, ясное, холодное утро, когда мы отправились в Эльдорадо, Джим и я. У меня были письма от Локасто к арендаторам Рибвуду и Гоффману. Я показал их Джиму. Он нахмурился.
– Не хотите ли вы сказать, что поладили с этим дьяволом?
– сказал он.
– Он не так уж дурен, - сказал я укоризненно.
– Он пришел ко мне как мужчина и предложил свою дружескую поддержку. Сказал, что он стыдится за себя. Что мне оставалось делать? У меня не было оснований сомневаться в его искренности.
– Остерегайтесь его искренности. Он так же искренен, как укрощенная гремучая змея. Бросьте это письмо в ручей.
Но я отказался послушаться старика.
– Ладно, идите своей дорогой, - сказал он, - но не говорите потом, что я не предостерег вас.
Мы шли по тропинке, протоптанной ногами рудокопов и переносчиков грузов. Внизу лепились хижины, из которых поднимались в золотистый воздух султаны лилового дыма. Лагерь был уже на ногах. Мужчины рубили дрова, таскали воду. Долгий, долгий день начинался.
Следуя по дороге, мы добрались до Бонанцы, маленькой грязной речонки в узкой лощине. Вдоль по руслу ручья мы могли, видеть все возрастающую деятельность рудокопов. На каждом участке были дюжины хижин и много высоких конусов сероватой грязи. Мы увидели людей, стоящих на возвышенных платформах, вертящиеся вороты. Мы увидели, как бадьи поднимались наверх с темно-серой грязью и она сбрасывалась через край платформы. Местами платформы стояли в центре этих темно-серых конусов на высоте двадцати футов.
С каждой милей кучи становились все более многочисленными, так что некоторые участки казались сплошь покрытыми ими. Они напомнили бесчисленные муравейники, а вокруг них кишели в неутомимой деятельности маленькие муравьи - люди. Золотая долина открывалась перед нами прогалиной зеленых изгибов и щели ее были заполнены платками, хижинами, кучами и платформами, окутанными голубым газом костров.
– Взгляните-ка на эту большую стоножку, переползающую через долину, - сказал я.
– Да, - ответил Джим, - это длинный ряд запруд. Видите, как блестит на солнце вода. Она напоминает большую гусеницу с золотой спинкой.