Архангельские поморы
Шрифт:
Чьих ты будешь, Арсений? – стали вопрошать его придворные.
Коржавина сын, – чуть слышно, едва языком ворочает, ответствует Арсений.
Да ты не робей, не робей, паря, – говорит Петр, – вижу моряк исправный, места здешние хорошо знашь. Быть по сему, отправлю тебя в заграницы изучать науки морские. Как, слову церковному обучен ли?
Так, – ответствовал Арсений.
Не из тех ли твой тятька, что к Новой Земле моржа ходят бить?
Так.
Немногословен был Арсений с людьми, приближенными к государю. Но разговорив его мало-помалу, вот
Отец его действительно карбасник, ходит на промысел моржа к землям далеким, рыбу треску, палтуса ярусом добывает; мать-мастерица чинит снасти корабельные. Вот этим и живут. Отроку же девятнадцатый год исполнился, с отцом в море сызмальства ходить приучен. Все места беломорские, острова, мели, быстрины, ветра, тела небесные на зубок знает. Вот во прошлом году он и заделался лоцманом быть: разум его молодой, пытливый, и глаз острый давно в Архангельском городе у иноземных купцов славу сыскал. И Петра везти на Соловки поручили ему, потому как лучше-то его никого не было.
Отслушав сказ Арсения и увидев смышленость парня не по годам, Петр ему предложил службу государеву. «Вот, – говорит, – подучишься за границами, а как вернешься, сделаю тебя капитаном фрегата. Как, согласен?».
Дело полезное, – ответил Арсений и, попросив дозволения отдохнуть, пошел на яхту.
А Петр в честь спасения своего собственноручно выстругал крест деревянный в сажень вышиной и, взвалив себе на горб, снес его к берегу и там установил, написав по-голландски: «Сей крест сооружен капитаном Питером летом 1694 года».
Ругалась вода с воздухом еще три дня, и все это время самодержец со своими приближенными обитал в гавани Унской губы. В лес ходили, куропаток били, на оленей охоту вели, а как примирение нашли две стихии разные и солнце выглянуло ласковое, так тотчас дальше в путь засобирались.
Карбасник – владелец карбаса.
Ярус – очень длинная веревка, к которой на расстоянии трех аршин друг от друга привязывают снасти с большими крючками.
Быстрина – морское течение.
Сажень – русская мера длины, в три аршина, в 12 четвертей, равная 2,134 м, применяемая до введения метрической системы мер.
Паузки – небольшие парусные суда.
Матрозофа – пушка малого калибра.
К Соловецкому монастырю добрались без приключений. Три дня Петр кланялся святым угодникам, молился за упокой души своей матушки, принес жертву щедрую. Но в скорби и о деле не забывал, познавательное любопытство его и здесь о себе дало знать.
С интересом слушал рассказы монахов об житии игумена Филиппа Колычева, дивясь изобретениям его по инженерному делу. Дрожащими руками прикоснулся к архивным бумагам его и узнал, какова смекалиста голова у игумена. Тут тебе и мельницы воду забирают с полусотни озер, и кирпичное дело налажено, и механика всяка труд ручной заменят. Сушилка, веялка, трубопровод к пивоварне проложенный, и лошади сами копытами глину мнут. Словом, чудеса кругом.
Поглядев на наследие игумена Колычева и утвердившись в богатстве талантов русского севера, Петр отправился обратно. Проплывая мимо двух приземистых фортов, самодержец снова увидел унылую картину у Архангельского
А на берегу его уже встречали, хлеб соль подносили и чарку вина не забыли: живем небогато, чем можем, тем угощаем и не унываем. По поводу счастливого возвращения закатили пир, и снова весь город пьяным ходил, а как протрезвел немного народ, то увидели все, как заказанный в Голландии фрегат в устье Северной Двины входил.
Красавец неописанный, опоясанный о сорока четырех пушках и сорока матрозоф. А на корме огроменных размеров флаг вывешен голландских цветов. Заболел с той поры наш самодержец Голландией уже серьезно и надолго. Фрегат понравился, назвали «Святое пророчество», дескать, красивое пророчество будущему русскому флоту.
Голова у Петра славно работала, вот представился случай испытать новый корабль в море. Затеял Петр проводить до Ледовитого океана англицких и голландских купцов, возвращающихся на родину, и в походе этом спробовать самолично придуманную хитроумную систему переговоров на море.
Вперед послали адмирала Бутурлина на свежесрубленном «Святом Павле», за ним гуськом четыре голлана, далее новый фрегат с самодержцем выступили, потом четыре англикана и в конце поставили яхту «Святой Петр» под командованием Гордона, а при нем состоял Арсений наш.
Снова миг счастливый выпал Арсению отличиться. Гордон, кроме перехода через Ла-Манш, пассажиром в море никогда и не выходил. Потому с перепугу на одном острове углядел кладбищенские кресты и принял их за мачты корабельные и давай рулить вправо – влево чуть корабль на мель не посадил. Петр, приметив этакую свистопляску, тут же Гордона от командования судном при помощи своей сигнально-флажковой системы отстранил и поставил нашего Арсения. Не подвел Арсений Петра, и до мыса Святой Нос добрались без приключений, а там ветра подули холодные и, устрашившись их, памятуя о соловецком приключении, царь повелел поворачивать восвояси. Грянули пушки пять разов, и скрылись за линией, где небо с водою сходится, иноземные корабли.
Пришел Петр в Архангельский город и засобирался домой: время к осени подходило. Семенов день на носу, пора в обратную дорогу пускаться. Как уже водилось, дали отвальной пир, снова город за здоровье государя выпил, и поутру, чуть свет проводили его.
А дома у Арсения что творилось! Мать, как узнала, что его самодержец с собой берет, ни в какую его отпускать не хотела. «Поперек порога лягу, – говорит, – попробуй переступи через родную мать!». Вот какие противоречия были. Отец тоже весь смурной ходил, ворчал: «На кого теперь промысел оставлять?». Ну, да делать нечего, раз государь зовет на службу, хошь не хошь, а идтить придется. Так с мамкиными слезами, с отцовским бурчанием Арсений и отъехал в Москву-столицу.