Архангельское
Шрифт:
В. А. Серов. Портрет княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой, 1902
После смерти младшей дочери Николай Борисович Юсупов стал настойчив в вопросе замужества старшей. Он чувствовал себя больным и боялся, что не дождется внуков. Не желая расстраивать отца, княжна согласилась встретиться с князем Баттенбергом, наследником болгарского престола, который приходился русскому императору родственником и хотел породниться с Юсуповыми. Помолвка состоялась, но женихом стал не будущий монарх, а скромный офицер из его свиты – граф Феликс Сумароков-Эльстон, приглашенный для того, чтобы представить князю будущую супругу. На следующий день после знакомства Зинаида отказала претенденту и приняла предложение Феликса. Для нее, красавицы и самой богатой невесты России, эта внезапная любовь оказалась первой и единственной.
В. А. Серов. Князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, 1903
Выбор княжны Юсуповой, после замужества утратившей свой княжеский титул, пал на человека достойного. Ее муж, хоть и не имел равного с женой состояния, мог похвастать родословной и обладал многими завидными человеческими качествами. Праправнук фельдмаршала Кутузова, внук прусского короля, Феликс служил отчизне в звании генерал-лейтенанта, а позже занял место губернатора Москвы. Скорее всего, не деньги, а почтение перед столь громкими фамилиями заставило императора Александра III согласиться на просьбу Юсуповых (тогда еще был жив Николай Борисович, умерший в 1891 году) и разрешить графу Сумарокову-Эльстону называться князем Юсуповым: «дабы фамилия не пресеклась». По специальному высочайшему указу княжеский титул могли наследовать не все дети в семье, а лишь старшие сыновья.
Зинаида Николаевна подарила мужу двоих сыновей, сначала Николая, а затем Феликса. Оба мальчика росли в счастливой семье и были обожаемы родителями, оба прошли университеты (старший учился в Петербурге, а младший – в Оксфорде) и, став юристами, строили планы на будущее. В детстве Николай огорчал мать, открыто выражая неприязнь к младшему Феликсу, но подростками братья сошлись, однако их отношения больше напоминали дружбу чужих людей, нежели любовную привязанность родных. Старший внешне походил на отца, имея материнский нрав и приобретя свойственные ей пристрастия. Как и Зинаида Николаевна, он страстно любил музыку, увлекался театром, а не актрисами, играл на рояле и немного сочинял, писал акварелью и маслом. Еще большего успеха князь Николай добился в литературе: его лирические рассказы выходили в печати под псевдонимом Роков, и, не зная автора, сам Лев Толстой хвалил их за самобытность и легкий слог.
Беда пришла, как всегда, неожиданно. Княгиня уже начала подыскивать старшему сыну невесту, но тот нашел ее сам, увлекшись некой Марией Гейден. К несчастью, избранница была помолвлена с графом Арвидом Мантейфелем и вскоре вышла замуж. Новобрачные отправились в свадебное путешествие, а Николай поехал вслед за ними, зная наверняка, что скандала не избежать. Летом 1908 года 26-летний князь Юсупов получил вызов. Соперники не собирались покидать Петербург, решив устроить поединок в имении князей Белосельских-Белозерских на Крестовском острове. Говорят, что молодой Юсупов не хотел убивать и стрелял в воздух, а Мантейфель, видимо, хотел и не промахнулся.
Княгиня Зинаида Николаевна в костюме боярыни на костюмированном балу. Фотография, 1903
«Раздирающие крики слышались из комнаты отца, – спустя многие годы написал Феликс Юсупов в свой книге “Перед изгнанием 1887–1917”. – Я вошел и увидел его, очень бледного, перед носилками, где было распростерто тело Николая. Мать, стоявшая перед ним на коленях, казалась лишенной рассудка. Мы с большим трудом оторвали ее от тела сына и уложили в постель. Немного успокоившись, она позвала меня, но, увидев, приняла за брата. Это была невыносимая сцена. Затем мать впала в прострацию, а когда пришла в себя, то не отпускала меня ни на секунду». Тело князя Николая сначала поместили в часовню, а затем перевезли в Архангельское, где похоронили поблизости от тетки Татьяны. Княжеский титул вместе с фамилией с позволения Николая II перешел к брату покойного, который с тех пор именовался Феликсом Феликсовичем, князем Юсуповым графом Сумароковым–Эльстон.
Последний из Юсуповых
Один из последних потомков Юсуфа-мурзы в детстве был замкнутым, молчаливым, не имел друзей и выглядел одиноким даже среди родственников. Зинаида Николаевна, по ее собственным словам, старалась приблизить Феликса к себе, но настоящего сближения не получалось, ведь она постоянно помнила свой ужас, когда еще ребенком он сказал ей: «Я не хочу, чтобы у тебя были другие дети». Их больше и не было, поскольку княгиня, не отличаясь от своих бабок, слишком серьезно относилась к легенде о фамильном проклятии. Впрочем, к тому времени стало ясно, что старое предание сбывается – в каждом поколении Юсуповых до 26 лет доживал только один сын.
Феликс Юсупов. Фотография начала XX века
Внешность
Феликс и Ирина Юсуповы. Фотография начала XX века
Помолвка состоялась в тот же день, и уже в феврале следующего года молодые обвенчались. Для такого торжественного случая была выбрана церковь Аничкова дворца. Поздравить молодоженов прибыли все Романовы, а через год чуть менее пышное торжество прошли по поводу рождения у Ирины и Феликса дочери, которую назвали в честь матери Ириной.
Событие в конце следующего года никакими торжествами не сопровождалось, хотя его значение было намного более важным и для семьи, и для всей России. О роли молодого Юсупова в убийстве Распутина рассказывалось много и на удивление слаженно. Поведал о нем и сам князь Феликс. С большой долей уверенности можно заявить, что о произошедшем той жуткой декабрьской ночью 1916 года известно все, начиная с того, как группа заговорщиков – доктор Станислав Лазоверт, великий князь Димитрий Павлович, член Государственной думы Владимир Пуришкевич и поручик Александр Сухотин – приняла решение об убийстве зловредного старца. Не является секретом и то, что им довольно легко удалось заманить его в юсуповский дворец на Мойке, ведь Распутину, как известно, очень неравнодушному к женщинам, пообещали свидание с Ириной Александровной. Около полуночи Юсупов приехал к нему на автомобиле, за рулем которого сидел переодетый в костюм шофера Лазоверт, поднялся в квартиру, застав хозяина как никогда чистым и нарядным, в белой шелковой рубашке, вышитой васильками и подпоясанной малиновым шнуром с двумя большими кистями, черных бархатных шароварах, начищенных до блеска высоких сапогах с фетровыми калошами, шубе и бобровой шапка.
«И вдруг охватило меня чувство безграничной жалости к этому человеку, – писал Феликс Юсупов. – Мне сделалось стыдно и гадко при мысли о том, каким подлым способом, при помощи какого ужасного обмана я его завлекаю к себе. В эту минуту я был полон глубочайшего презрения к себе; я задавал себе вопрос, как мог я решиться на такое кошмарное преступление? И не понимал, как это случилось».
Последний ужин Распутина. Композиция с восковыми фигурами в Юсуповском дворце
Спустя время князь вспомнил все, и даже в мелких подробностях. В столовой юсуповского дворца, куда гость был приглашен «выпить чаю», князь, по его собственным словам, освободился от угрызений совести. Больше его ничто не смущало, и в течение длинного разговора спокойствие нарушала лишь мысль о том, как заставить Распутина съесть миндальные пирожные, отравленные цианистым калием, и выпить мадеру из всех отравленных рюмок. Действие яда должно было сказаться сразу, но, проглотив и выпив все предназначенное, фаворит царицы, к изумлению князя, оставался если не бодрым, то вполне живым: наевшись и напившись отравы, он ждал Ирину Александровну, попросил Феликса спеть под гитару, пытался петь сам и даже пустился в пляс. Ничего не произошло и через 2 часа, когда Юсупов начал подозревать, что «этот дьявол бессмертен». А «дьявол» тем временем разгуливал по столовой, продолжал разговаривать, иногда прикладывая руку к горлу, словно ему что-то мешало глотать. Выражение лица Распутина резко менялось от хитро-слащавого до злобного, и в такие минуты князь, постепенно терявший самообладание под тяжелым взглядом гостя, «его особенно ненавидел и готов был наброситься на него и задушить». В столовой царила зловещая тишина, и также тихо было в кабинете наверху, где в ожидании конца томились остальные заговорщики.