Археология, история и архивное дело России в переписке профессора Д.Я. Самоквасова (1843–1911)
Шрифт:
Весьма поучительно проследить по архивным материалам (в том числе публикуемым ниже), как складывалась в России методика и методология поиска, изучения, сбережения и популяризации отечественных древностей, и вещественых, и письменных, и изустных. Граф А. С. Уваров, Д. Я. Самоквасов и некоторые другие любители полевой археологии сумели синтезировать первые попытки научных раскопок в России, соответствующий опыт Западной Европы и предложить первый вариант научной методики изучения и музеефикации исторических древностей. Одной из сторон этой их новаторской работы было внимание ко всем возможным иным, не вещевым источникам исторического познания – летописным, фольклорным, лингвистическим и прочим. С этим обстоятельством и связано в первую очередь тематическая разнообразие настоящего издания. Смею надеяться, в нём найдут для себя любопытные сведения не только археологи, но и остальные историки древности и средневековья, а также этнографы, фольклористы, лингвисты, нумизматы и
Вместе с тем по публикуемой переписке видно, что с трудом обретённые заповеди раскопок и музеефикации добытого с их помощью материала то и дело нарушались даже самими апологетами строго археологического метода. То один корреспонедент Д. Я. Самоквасова изымет из археологического комплекса понравившуюся ему вещь для особого хранения (вроде чудаковатого Н. П. Авенариуса), то другой (С. И. Веребрюсов) обещает варшавскому профессору «попридержать кое-что любопытное» из новых находок античных предметов в окрестностях крымской Керчи; то третий (любитель археологии С. А. Гатцук) выбирает из каменно-костяной индустрии уральских курганов единственный медный наконечник – в дар своему благодетелю Дмитрию Яковлевичу… А то и сам Д. Я. Самоквасов подарит симпатичным ему посетителям кавказских раскопок что-то из «повторительных» находок (см. письмо щигровского предводителя дворянства М. Н. Офросимова).
С тех пор прошло полтораста лет. Если и не точно такие нарушения, но кое-что похожее можно порой (конечно, негласно) наблюдать и на современных раскопках. «Чай, не Парфенон сносим», молвит порой археолог, «запоровший» на своём раскопе тот или иной объект… Более строгая, с недавних пор, политика Отдела полевых исследований Института археологии РАН в отношении отчётов по открытым листам должна помочь разумному устрожению методики полевых исследований древностей.
Нередко по старой археологической переписке можно судить о характере изменения историко-культурного ландшафта разных областей нашей страны, в том числе о темпах изчезновения с поверхности земли тех или иных памятников археологии. Например, курский любитель археологии (П. П. Афанасьев) упоминает о курганах в районе уездной Обояни. Сто лет спустя, на современной археологической карте Курской области в этом месте отмечено раз в десять меньше могильных насыпей. Подобных разноместных примеров в публикуемых нами документах немало.
Соответственно всему сказанному о путях изучения российских древностей в кругу корреспондентов Д. Я. Самоквасова больше всего оказалось поисковиков и исследователей памятников материальной старины, в своём большинстве прячущихся под землёй – курганов, прочих древних могил; городищ и селищ; кладов и случайных находок архаичных вещей. Вместе с тем, как уже отмечалось мной, в публикуемой эпистолярной коллекции более или менее подробно затронуты собственно исторические, этнографо-антропологические, архивные, филологические, антропологические, естественнонаучные аспекты отечественной старины.
Особо отмечу моменты, связанные в публикуемой эпистолярии с теорией и практикой архивного дела. В соответствующих публикациях вклад профессора в отечественное архивоведение рисовался весьма контрастно, в чёрно-белых тонах. Выступая за радикальную реформу управления русскими архивами, Д. Я. Самоквасов не щадил репутаций и самолюбия своих оппонентов. Те отвечали ему столь же резко. А вот в частной переписке яснее видно, как, осуждая устаревшие формы хранения и публикации исторических документов, бескомпромиссно борясь с фальсификаторами и похитителями архивных сокровищ, управляющий Московским архивом министерства юстиции терпеливо и щедро помогал многим своим коллегам-архивистам, и столичным, и провинциальным.
Например, в историографии упомянутого архива любили муссировать взаимоотношения Д. Я. Самоквасова и С. А. Шумакова. [11] Да, они спорили, боролись за свои архивные убеждения. Но всемогущий директор всё-таки не уволил строптивого служащего, годами сносил его капризы и общую недисциплинированность, мирил с ушедшей от него женой – и заставил-таки работать в общей архивной команде. Приведу мнение автора, которого смело можно назвать беспристрастным экспертом по теме самоквасовского архива на Девичьем поле – М. А. Дьяконова. Этого историка никак нельзя причислить к сторонникам Д. Я. Самоквасова-администратора (см. в этой связи пиже публикуемое письмо Дмитрия Яковлевича Михаилу Александровичу. Вот что писал М. А. Дьяконов С. Б. Веселовскому в связи с отказом С. А. Шумакова продолжать его многолетний контракт с Академией наук по изданию грамот Коллегии экономии: «… Затрачено А. С. Лаппо-Данилевским немало труда и средств на подготовку издания. Теперь только что издание пошло в ход, и вот гг. Цветаев и Шумаков решили издавать по-своему. Систему шумаковских изданий мы знаем. К ней Цветаев прибавит разве что новые виды „отсебятины“, столь ценной только для самих редакторов и ни для кого больше. … Скоро увидим начало нового издания, т. к. издавать по-шумаковски нет ничего проще: переписать документы, подчеркнуть,
11
Односторонне-хвалебную оценку деятельности С. А. Шумакова в МАМЮ дал Л. И. Шохин. См. его кн.: Московский архив министерства юстиции и русская историческая наука. М., 1999. С. 260–272 (Гл. 15 «Обзоры грамот Коллегии экономии С. А. Шумакова»). На историографических работах Л. И. Шохина лежит явственная печать субъективных – ущербно-невротических качеств личности их автора. Работу рядовых писцов архива он выставляет научным подвигом явно по аналогии со своей собственной службой в преемнике МАМЮ – Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) на низших должностях. См. мои возражения против столь вненаучных оценок: Щавелёв С. П. В защиту Д. Я. Самоквасова // Вопросы истории. 2002. № 2. С. 174–175.
12
М. А. Дьяконов – С. Б. Веселовскому. 31 января 1912 г. // Переписка С. Б. Веселовского с отечественными историками. М., 1998. С. 121. В этом же письме автор просит адресата «выслать мне наложенным платежом т. 1 „Архивных материалов“ Самоквасова».
13
М. А. Дьяконов – С. Б. Веселовскому. 10 февраля 1912 г. // Там же. С. 122.
Нынешние историки наших архивов, затрагивая самоквасовский период их обустройства, обычно приводят суждения современников, чаще всего – противников начинаний предпоследнего директора МАМЮ. В начале XX в. страсти по этому поводу действительно разгорелись не на шутку. Как видно из публикуемых ниже документов, Д. Я. Самоквасов действительно гнул свою архивную линию неумолимо, задевая самолюбие своих противников, хуже того – увольняя нескольких способных сотрудников, не желавших выполнять работу по его плану. Но прошло не так много лет, злоба архивного дня поменялась, и многие весьма авторитетные историки и археографы, вспоминая инициативы Самоквасова, отзывались о них весьма хвалебно.
В своём лекционном курсе «История русских архивов», читанном в 1918–1919 гг. на архивных курсах в Москве, Ю. В. Готье говорил: «Вначале перемены в характере описаний архивных богатств возбудили в учёных кружках некоторое недоумение, да более – некоторую и не совсем благожелательную критику; и на самом деле замена обзоров более сухим описанием сама по себе могла показаться шагом назад; тем более что и приёмы описания её вполне выработанные, не были свободны от недостатков. Однако чем далее продвигалась работа, тем более она совершенствовалась. Последние тома описания Разрядного приказа следует признать великолепными образцами учёного описания. Весь Разрядный архив с его многочисленными книгами и бесчисленными столбцами стал доступен и обозрим: учёная работа по столбцам Разрядного приказа, ранее за отсутствием описи почти невозможная, стала одной из самых заманчивых и желанных, доступных в области наших архивов. И это случилось благодаря упорному труду учёных специалистов и историков, труду истинно бенедиктинскому, скромно и незаметно ведённому почти в течение четверти века.
Тихо, без шума было сделано громадное дело, равного которому не скоро найдешь в жизни наших архивов». [14] Среди публикуемых ниже документов немало найдётся фактических подтверждений этого вывода.
Таким образом, содержание этого документального издания примерно в равных пропорциях отражает две испостаси Самоквасова – исследователя и организатора науки. Вопросы археологии и архивистики соседствуют в его пересписке, иногда даже в одном и том же письме. Меньше отразилась в этой эпистолярии история русского права, которую профессор преподавал всю жизнь. Но в отдельных документах представлена и эта тематика, а также проблемы антропологии и этнографии.
14
АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Д. 48. Л. 84–84 об.
Круг корреспондентов Д. Я. Самоквасова весьма широк. В общей сложности он, как видно по найденным пока письмам, далеко превышает сто персон. Соответственно служебному положению автора и адресата писем, в этом кругу встречаются заметные фигуры государственной, общественной жизни России конца XIX – начала XX вв. (к примеру, ряд министров – С. Ю. Витте, В. К. Плеве, Д. С. Сипягин и другие).