Архипелаг двух морей
Шрифт:
На утренней связи удалось выяснить подробности происшествия. Сразу после приезда отряда на новое место стоянки Виля вернулся по следу вездехода, чтобы поискать шапку, которую обронил во время движения, пока спал в кузове. Одет в телогрейку, резиновые сапоги. «Имеет ли оружие?» - спросили мы. После некоторой паузы радист отстучал, что имеет охотничье ружье и несколько патронов.
По писаным и неписаным законам, действующим в геологической службе, выпускать человека в одиночку из лагеря - такое же бесспорное нарушение, как, например, шоферу поехать на красный свет. Тем более без карты и компаса. Тем более без производственной необходимости и без твердо установленного маршрута. Каждый из нас, в том числе
Есть такая категория лиц, которые в самолете не пристегивают ремни. Кажется, самое удобное: пристегнул их и сиди спокойно. Но нет, ему не страшно, он не в первый раз в воздухе, пусть стюардесса не беспокоится... А она и не беспокоится. Ей просто до смерти надоели такие вот «скромные герои», которые в каждом рейсе мешают ей работать. Эта жизненная позиция - не пристегивать ремни (ощущая себя в безопасности) - сохраняется у одних до гробовой доски, у других - пока жареный петух не клюнул.
Когда я шел к авиапорту, туман приобрел едва заметный золотистый оттенок - это пробивалось солнце. У стены авиапортовского барака еще лежал черный сугроб, из-под сугроба струился ручеек, передвигая консервные банки.
Летчики в тренировочных костюмах лежали на койках и курили. Один бренчал на гитаре, держа ее на животе.
– Вроде рассасывается, - сказал я.
– Выйду посмотрю профессиональным взглядом, - откликнулся второй пилот, слезая с верхней койки.
Мы развернули штурманскую карту, чтобы определить район поисков. Балыктах - единственная крупная река Котельного - по диагонали делит остров почти пополам. Лагерь, из которого ушел Виля, располагался на левом, северном, берегу. Преодолеть Балыктах вброд трудно. Следовательно, южную половину острова можно исключить из рассмотрения. Идя на запад, Т. непременно должен был выйти на побережье, в район Темпа. С востока на его пути лежит естественная граница - горы Шмидта. Этот крутой уступ, отражение в современном рельефе глубокого разлома земной коры, тянется по меридиану на десятки километров. Треугольник поисков определился ясно, беда была только в том, что этот треугольник уже успели обыскать на вездеходах.
Вернулся второй пилот.
– Ну как?
– спросил Галочкин.
– До земли...
Я пошел к себе и лег на койку. Могли ли они не заметить Вилю, когда «утюжили» тундру на вездеходах? Как ни странно, обзорность в тундра ограниченна. Можно, ничего не подозревая, идти по водораздельной равнине - и вдруг прямо перед ногами открывается долина большой реки. Пятиметровое повышение рельефа способно закрыть половину круга обзора. В тундре хозяйничают миражи и оптические обманы: лежащая на горизонте гора, на которую вы взяли ориентир, при приближении оказывается холмиком высотой в несколько метров. Виля мог находиться за поворотом реки, когда вездеход пересекал ее долину, он мог при этом кричать и даже стрелять из ружья - мотор вездехода заглушает все внешние звуки. Поэтому мы надеялись, что Виля жив, но еще не обнаружен. Ведь человек имеет поразительный запас прочности и может выжить в невероятных обстоятельствах, успокаивал я себя и вспоминал историю с Мертвецом.
...Вечером 31 августа 1958 года на Оленеке промывальщик Зайцев прибежал в лагерь и закричал каюрам:
– Поехали мертвеца привезем!
– Зачем мертвеца везти будем?
– спросил рассудительный бригадир каюров Афанасий.
– Да он еще живой!
Зайцев со студенткой Ирой Рябковой, возвращаясь из маршрута, чуть не наступили на охотничье ружье, лежавшее прямо на гальке. Невдалеке щипала траву белая лошадь без седла и узды. Лошадей в этих местах никогда не бывало. Зайцев хотел выстрелить в воздух, чтобы вызвать хозяина ружья, но тут увидел в береговом обрывчике неглубокую нору, откуда торчала какая-то бесформенная масса: тряпье, полузасохшие ветки... Все это едва заметно шевелилось. Поборов страх, Зайцев запустил руки в нору и без усилия вытащил человека.
Если читатель видел фотографии узников Освенцима, то нет нужды описывать портрет этого человека. Он не мог говорить, и невозможно было даже понять, какого он примерно возраста. Когда его привезли в лагерь, то первые день-два ему давали по ложечке чаю со сгущенкой, да он и не хотел есть, но вскоре в нем проснулся нечеловеческий аппетит. Наш гость выл и плакал, требуя еды. Вот когда он начал кричать и, следовательно, поправляться, мы и стали между собой именовать его Мертвецом как бы в насмешку над уходящей от него смертью.
Он был рабочим крупной разведочной экспедиции, поселок которой стоял далеко к югу отсюда. В середине июля группа рабочих с трактором и лошадью выехала в лес на заготовку дров километров за десять - двенадцать от своего лагеря. Вечером, загрузив дровами тракторные сани, бригада направилась обратно, а нашему знакомому велели остаться до утра охранять заготовленный лес. Проводив товарищей, он поел, покурил, а потом чего-то заскучал и решил тоже вернуться домой. Дороги он не знал, но, так как в лагерь вел только что проложенный тракторный след, без всяких сомнений сел верхом и поехал.
У него не было часов, и он не знал, сколько было времени, когда он начал подозревать, что едет не по свежему следу. Он слез с лошади, внимательно посмотрел след и убедился, что в углублениях, оставленных траками, стоит неповрежденная трава, не только молодая, но и сухая, прошлогодняя.
Как мы потом узнали, его искали долго и настойчиво. Только через месяц с разрешения вышестоящих органов поиски прекратили. Были составлены полагающиеся акты, а вещевой мешок пропавшего и заработанные им деньги переслали жене. Начальники получили взыскания (еще более сурово они были наказаны, когда человек нашелся, за преждевременное прекращение поисков).
В первые дни он не плутал на месте, а все время двигался на север и быстро очутился так далеко, что никто не мог предположить. Район поиска был южнее. Он и сам недоумевал, куда вдруг делся лес и почему кругом открытые пространства. Иногда с водораздела открывались вдали долины крупных рек - нечто выделяющееся на однообразном фоне тундры. Выло ощущение, что там жилье, он спешил туда, но встречал лишь скалистые обрывы или группы небольших деревьев. Часто попадались следы лагерей: консервные банки, щепки, куски газет, иногда совсем недавние. Однажды он нашел пачку соли, но солить было нечего: один раз он промазал по куропатке, в другой убил поморника (поморник не куропатка, это полкило сухожилий, гладких перьев и полых костей - совершенный летательный аппарат), третий патрон так и носил с собой. День за днем он терял силы, а лошадь, напротив, отъелась без работы. В одно утро человек не смог поймать лошадь. После этого он уже шел пешком, а белая лошадь следовала за ним в некотором отдалении, не отставая, но и не даваясь в руки. Часто вечерами - уже появились вечера и ночи: шел август - он видел далеко в вышине рейсовый самолет Москва - Тикси и в отчаянии грозил ему кулаком. А потом он кое-как выкопал нору и залег умирать.
Этот человек вытянул один билет из тысячи: по речке, где он лежал, люди проходят, может быть, один раз в году, а может, один раз за несколько лет. Через день после того, как его нашли, выпал снег...
Иногда тарахтение дизеля в авиапорту усиливалось, и тогда было впечатление, что там заводят самолет. Я вставал. Снаружи по-прежнему ничего не было видно. Момент, когда по-настоящему начало проясняться, я пропустил. Я только вдруг ощутил, как звук дизеля превратился в шум подъехавшего автомобиля, в дверь постучали, и в балок быстро вошел Иван Васильевич Шешурин, декламируя: