Архипелаг двух морей

Иванов Владимир Николаевич

Через день снег остался только на самых высоких вершинах в южной части острова Котельного.

Заповедник вымершего зверя

Вымерший зверь

Нужен ли заповедник зверя, последние экземпляры которого вымерли десять тысяч лет назад?

Гора Эмий-Таас на острове Большой Ляховской. В ясную погоду ее видно с материка

...Легкогруженый вездеход катился по водоразделу. Далеко впереди виднелся массив

Эмий-Таас с двумя плоскими вершинами, на которых белели полоски снега. Ехать приятно, так как не было необходимости каждую минуту останавливаться и смотреть на компас. Когда перед самым капотом открылась очередная долинка тундрового ручья, глубокая, как траншея, водитель резко потянул на себя рычаги, а затем высунулся из кабины, чтобы видеть путь впереди, и осторожно начал спускаться по покрытому кочкарником склону. Машина уже вылезала с натужным ревом на противоположный берег, когда из кузова застучали кулаком в стенку кабины. Тот, кто сидел в кабине, посмотрел назад и увидел, что из склона, с которого они только что спустились, торчал бивень мамонта. Он напоминал спирально изогнутый, потемневший и гладкий от времени сук огромного дерева. Ехавшие в вездеходе достали лом, топор и лопату, но мерзлый грунт, лишенный хрупкости, был прочнее любого камня.

Бивень средней величины

– Трос давай, - сказал шоферу первый, тот, кто ехал в кузове. Он взял буксирный трос и затянул на бивне петлю. Второй представил себе громадное туловище зверя, возможно, с мясом и шерстью, замурованное внутри склона. Он хотел остановить эту затею, но почему-то не остановил, а сказал водителю:

– Вот так держите, - и показал направление, как бы по продолжению бивня. Стосильный двигатель завыл, гусеницы завращались на месте, сдирая мох и обнажая влажную поверхность льда. Земля вокруг бивня даже не пошевелилась.

– Стой!
– сказал первый.
– Так не вытащим, вбок давай... Водитель повернул машину в сторону. Все отошли, чтобы не ударило тросом. Бивень легко треснул, обнажив длинный неровный белый излом, как на дереве, сломанном ветром. На него было неприятно смотреть.

Пилить кость двуручной пилой было лишь чуть-чуть труднее, чем дрова. Они отпилили сломанную часть, и сразу стало как-то спокойнее на душе, а позже, на ночлеге, распилили весь клык на аккуратные болванки сантиметров по тридцать, похожие на чурбачки, только тяжелые.

У меня тоже дома лежит кусок бивня, и когда двухлетняя младшая дочка пытается его поднять, я каждый раз боюсь, чтобы она не уронила его на ноги. Кость, пролежавшая тысячелетия в мерзлоте, от отопления растрескалась по концентрическим слоям и стала еще больше похожа на кусок дерева. Если вы охотник, то, возможно, когда ружье впервые попало вам в руки, вы не удержались от соблазна за неимением дичи выстрелить в случайную, непромысловую птицу - в дятла, в сороку... И тогда у вас сохранилось в памяти ощущение, которое вы испытали, когда живое, яркое, только что упруго прыгавшее по ветке существо превратилось в комок перьев, пачкающий руки липким. Нечто подобное, как ни странно, я испытываю, когда смотрю на этот кусок Мамонтова бивня.

Кто они были такие?

В детстве отец часто водил меня по воскресеньям в Военно-морской музей, что на стрелке Васильевского острова. Отец вырос в Севастополе и вынес оттуда влюбленность в военный флот. Сложности предвоенной жизни не позволили ему стать моряком, он сорок два года проработал инженером в конторе по эксплуатации городской водопроводной сети, но до самой смерти собирал книги, открытки и вырезки из газет, посвященные военным кораблям, а его любимой одеждой оставался синий китель. Мне горько сейчас, признаться перед памятью отца, но тогда я ходил в музей больше для того, чтобы сделать ему приятное, подсознательно улавливая скрытую гордость и радость, которую испытывал отец, приобщая меня к своим сокровищам. Военные корабли не влекли меня. И вот однажды Военно-морской музей оказался закрытым на ремонт, и мы зашли в соседний Зоологический музей.

Мамонт как

бы сидел, подогнув передние ноги. Я хорошо помню его длинную бурую шерсть, похожую на волокна коры пальмы. Мамонт поразил меня не размерами - слон был побольше, а кит - больше несравненно, скелет его занимал целый этаж. У меня никак не укладывалось в голове другое: мамонт вымер много тысяч лет назад, а я видел не скелет, а чучело, такое же натуральное, как чучело волка, а волк живым и здоровым бегал по клетке в зоопарке всего в двух трамвайных остановках отсюда. Ребенок не умеет мыслить в ином масштабе времени, чем тот, в котором он живет. Сын моего знакомого спросил: «Папа, а ты давно родился?» «Довольно уже давно, - ответил папа, - около сорока лет назад». «А в то время мамонты уже вымерли?» - серьезно спросил мальчик, которому недавно прочли книжку о мамонтах.

Мой интерес к проблеме мамонта почти не носит профессионального характера. Отрасль геологии, в которой я работаю, имеет дело с геологическими процессами длительностью в сотни миллионов лет, на фоне которых эпоха мамонта выглядит ничтожно малой величиной. Если время существования на Земле органической жизни условно представить в виде суток, то существование мамонта как вида охватывает лишь самые последние 5-10 секунд в этом масштабе времени.

Мамонт не стал и моим хобби, если понимать под этим словом предмет систематических, хотя и внеслужебных занятий. Просто этот зверь меня интересовал. В 1961 г. в поселке Таймылыр, на Оленеке, я увидел коренной зуб мамонта. Размером и формой зуб напоминал буханку хлеба. Поперек его рабочей поверхности возвышались извилистые ребра, гребни, образуя мощную терку. Мой давний товарищ шофер Коля Манкевич, тогда еще совсем молодой парень, долго смотрел на зуб, а потом сказал с глубокой скорбью:

– Это сколько же он этим зубом оленей-то пожрал?

Мамонт не может не вызывать интерес. Это не просто одно из млекопитающих, это символ целой группы животных недавнего прошлого. Говорят: «мамонтовый комплекс», «мамонтовый материк», «мамонтовая эпоха»... Не знаю, может быть, интерес к мамонту мы получили в наследство от наших палеолитических предков, которым мамонт давал все, что необходимо для жизни. Особенно на Севере, где нет съедобных растений, где холод, где мало топлива и строительного материала. Убитый мамонт - это пять тонн «товарной продукции». Великолепное мясо. Толстая шкура. Кости больше человеческого роста - готовые столбы, подпорки, балки для перекрытий земляных хижин. Мелкие кости, бивни - сырье для изготовления орудий труда...

Мастера Возрождения рисовали мадонну. Художники палеолита - мамонта. На территории СССР изображений мамонта найдено немного. В 1928-1929 годах при раскопках палеолитической стоянки у села Мальта (в Иркутской области) нашли обломок костяной пластинки размером семь с половиной на три сантиметра, на которой резкими, уверенными штрихами был вырезан мамонт. Изображение, являющееся фрагментом какой-то картины, выполнено без лишних деталей, при этом очень выразительно, верно передан общий контур. Профессор М. М. Герасимов считал, что мамонт из Мальты древнее большинства известных западноевропейских изображений.

Когда «мамонтовая фауна» закончила свое существование на территории Европы, наскальная живопись потеряла свой ритуальный смысл и постепенно перестала существовать. Это было одним из проявлений упадка цивилизации каменного века, развившейся на базе охоты на крупных травоядных млекопитающих. Человек пережил этот кризис, развитие общества пошло дальше уже другими путями, и человечество забыло мамонта.

Но аборигены Севера помнили о них. Аборигены сочиняли о мамонтах легенды. Мамонт поражал воображение. С одной стороны, находили совершенно свежие трупы. (Вот как пишет О. Ф. Герц, раскапывавший в 1901 году мамонта на реке Березовке, притоке Колымы: «Жилистое и поросшее жиром мясо... на вид столько же свежо, как и свежее сильно промерзшее бычачье или конское мясо. Долгое время мы советовались, не отведать ли нам этого мяса, так как оно имело очень аппетитный вид... Брошенное собакам мясо мамонта съедалось ими весьма охотно».) С другой стороны, живого мамонта никто не видел. Отсюда образ таинственного зверя, живущего ныне, но никогда не показывающегося на глаза человеку.