Архивных сведений не имеется
Шрифт:
– Карась! Привалило… Берем? – перегнувшись через стол, жарко зашептал на ухо тощему Барабан.
– Ш-ш-ш! – зашипел на него мигом протрезвевший Делибаш. – Заткнись!
Девица долго не задержалась, и вскоре Христоня жадно набросился на еду, не обращая больше внимания на кабацкую суету.
Тем временем кабатчик Авдюшка запустил грамофон, и чей-то грустный, чуть надтреснутый голос – трудно было разобрать из-за шума мужской или женский – затянул песню, похоже, цыганский романс; впрочем, Христоню этот вопрос ничуть не волновал: наконец еды было вдоволь, и он уплетал с каким-то остервенением все подряд, что ни приносила ему возбужденная девица, будто это был последний ужин в его жизни.
– Во разогнался! – Делибаш с размаху опустил тощее тело рядом с Христоней. – Куда торопишься, братишка?
– М-м… – замычал казак, недоверчиво зыркнув исподлобья на незваных гостей, вместе с Делибашем к нему подсели Гришка Барабаш и китаец Ли.
– Что посуху катишь? – Делибаш шумно пододвинул к Христоне медную кружку и налил ее почти доверху спиртом из чайника, который притащил с собой. – Глотни за наше здоровье. Да ты, это, не сумлевайся, мериканский, как слеза, – по-своему истолковал отрицательный жест казака.
– Не пью… – почему-то испугавшись буркнул Христоня.
– За наше здоровье… не хочешь? – Гришка набурмосился и положил на стол здоровенные кулачищи.
Делибаш укоризненно зыркнул на него и заворковал над ухом казака мартовским котом:
– Что ты, что ты, в самом деле, обычай наш, это, старательский нарушаешь. Не хорошо так. Не обижай нас. Возьми, – ткнул кружку в руку обескураженного неожиданной осадой Христони.
Казак снова было заупрямился, но тут давно забытый запах спиртного шибанул в нос, и Христоня не выдержал такого испытания…
На столе уже появился второй чайник, когда сидевшие поближе к выходу вдруг заволновались, зашумели больше обычного: раздались приветственные крики, и по узкому проходу между столов к стойке, из-за которой, словно метлой выметенный, вылетел улыбающийся Авдюшка, прошел крепко сбитый рослый мужчина с коротко подстриженной темно-русой бородкой, одетый в добротную куртку коричневой замши и брюки цвета хаки, заправленные в американские ботинки на толстой кожаной подошве.
– Граф… – Делибаш едва не свалился со скамейки, крепко зажмурив глаза, помотал головой – видимо, принял появление бородача за приступ белой горячки.
– Граф… Точно, он… – побледнел Гришка и съежился.
Только китаец Ли промолчал, но обычную свою слащавую улыбку спрятал в уголках тонких губ да глаза прищурил так, что они и вовсе превратились в длинные узкие щелки. Первым пришел в себя Делибаш.
– Хи-и… – деланно рассмеялся он, глядя на Гришку.
– Страхополох, на ловца и зверь бежит… Э-э, а где этот?.. – оглянулся кругом. – Слышь, Гришка, где? Христони и след простыл.
18
Карамба, высокий угловатый субъект с длинными волосами цвета пшеничной соломы, церемонно раскланялся с сопровождавшим его милиционером, и небрежным жестом смахнув с куртки джинсового костюма воображаемую пылинку, подошел к столу Володина.
– Здравия желаю, гражданин начальник! Арестованный по собственному скудоумию Карамба явился в ваше распоряжение.
– Пикулин, являются только черти. А тебя доставили, надеюсь, с комфортом. Садись.
– Ах, гражданин начальник, где вы увидели комфорт? Доски на нарах нестроганные, "воронок" давно пора под пресс, конвоиры – невоспитанные люди. Вы заметили, он даже не поблагодарил меня за приличную компанию?
– Ничего, думаю, в следующий раз он исправит свою оплошность.
– Если к тому времени не уйдет на пенсию…
– Почему так мрачно, Пикулин?
– Моя бедная мама имела несчастье родить меня с выдающимися математическими способностями. Так вот, если взять все статьи глубокочтимого мною Уголовного кодекса, по которым я всегда тосковал на свободе и которые мне снились в зоне, сложить совместно с последней (заметьте, часть вторая!), которая мне светит, и добавить к полученной сумме годы моего далекого, не омраченного знакомством с вами детства, как раз получается, что в следующий раз я буду поздравлять вас с чином подполковника, а тот невоспитанный милиционер будет пожинать плоды своего неустанного труда на ниве сохранения социалистической законности где-нибудь на скромненькой дачке в Подмосковье. Как видите, все просто. И отнюдь не мрачно – солнце светит и в местах не столь отдаленных.
– Логично, Пикулин. Даже очень. Но поскольку вступительную речь ты уже изобразил – талантливо и, главное, к месту – давай приступим сразу к делу, без раскачки.
– Согласен. Каюсь, винен, пишите протокол, за подписью не постою.
– Ну что же, тогда все по порядку… Квартира под номером сорок три на проспекте Мира, дом номер сто пять – твоих рук дело?
– Э-э, нет, гражданин начальник, мы так не договаривались. Вы меня зашухерили на Коломенском? Да, признаю. Поднимаю руки, сдаюсь. Но чужие обноски мне перешивать не нужно.
– Надеюсь, Пикулин, ты со своими "выдающимися" математическими способностями науку уважаешь?
– Высокообразованный специалист моей квалификации обязан уважать.
– Тогда ознакомься с заключением экспертов. Карамба неторопливо прочитал заключение ЭКО и, изобразив на своей довольно симпатичной физиономии величайшее почтение, возвратил его Володину
– Что ни говори, а век электроники для нас явление не отрадное. – Карамба вздохнул, поправил прическу. – Моя работа, гражданин капитан. А ведь как чисто было сделано, а? Уверен был, что не наследил. И поди ж ты…
– Так и запишем… Поехали дальше… Ленинградский проспект, дом восемьдесят три, квартира шесть.
– Что, и здесь вы меня подозреваете?
– Да или нет, Пикулин?
– Извините, а как насчет науки? Она-то что говорит?
– Пикулин, ты интеллигентный человек, а о правилах хорошего тона забываешь. Здесь вопросы я задаю. Ну это так, к слову… Итак, я слушаю.
– Гражданин начальник, что я забыл на этом Ленинградском?
– Значит, опять темнишь?
– Упаси бог! Я весь как на ладони.