Аритмия
Шрифт:
Грубо конечно, но, учитывая характер Яна и ее «радушное» приветствие, вполне ожидаемо.
— Елена, в чем дело?
В зале появляется еще одна женщина. Администратор.
— Мария Анатольевна, тут какие-то… чумазые, грязные бичи заявились. Выгнать не могу! Еще и оскорбляют.
Бичи… Ну ничего себе! Кто еще кого оскорбляет. Культурная столица…
— Слышишь, жертва инцеста, поосторожнее с выражениями! — обманчиво спокойно предупреждает Ян.
— Одежда испортилась из-за пожара, — обиженно поясняю я.
— Арсеньева,
Забирает с полки джинсы и свитер подходящего размера, а Мария Анатольевна в этот момент замечает блеснувшие на его руке швейцарские часы. Очень дорогие. Они прям кричат о своей баснословной стоимости. Это даже я понимаю.
— Я ему сказала не трогать вещи! Но он…
— Лена, замолчи, — шикает на продавщицу администратор.
— Но Мария Анатольевна! — консультант Елена, возмущенная в край, таращится на нее во все глаза.
— Куртки где висят? — осведомляется Ян сухо.
Вот сразу чувствуется по манере, что человек привык к тому, чтобы его обслуживали.
— Могу предложить пальто. Есть одна модель, которая сшита прямо на вас.
— Да неужели? — отзывается он насмешливо.
— Проходите в примерочную. Я принесу, — любезно отвечает Мария Анатольевна.
— Мне нужна вода, умыться. Уборная есть? — достает из кармана портмоне, извлекает из него пятитысячную купюру, случайно засветив содержимое кошелька, и отдает ей.
— Я провожу. Лена, дверь закрой на ключ. Время.
Та истуканом стоит на месте. И цвет ее лица стремительно приобретает насыщенный багровый оттенок. Так озадачило ее наличие денег у чумазых бичей.
— Арсеньева, здесь посиди, — парень указывает на кожаный диванчик.
Раскомандовался!
Из вредности игнорирую его приказ, когда он скрывается за углом. Снимаю пуховик, в котором уже запарилась. Разглядываю страшных золотистых манекенов, еще раз прихожу в ужас от цен, а потом вдруг понимаю, что туплю по-страшному.
Мне нужна вода умыться! Ну и дура!
Спешу туда, куда повела его администраторша этого расчудесного магазина. Нахожу Яна в туалете, дверь которого не прикрыта полностью. В нерешительности заглядываю, убедившись, что он стоит у раковины. Захожу в небольшое помещение, как раз в тот момент, когда он стаскивает с себя испорченный свитер и швыряет его в сторону.
— Я… — замираю на полуслове.
Сглатываю. Смущена тем, что он раздет по пояс и шокирована тем, что вижу. Красивое, по-спортивному развитое тело портят шрамы. Видимо, от старых ожогов. На спине, плечах.
Божечки! Что же с ним было, если тот пожар случился в детстве…
— Чего вылупилась? Сказано было там ждать.
Наши взгляды встречаются в зеркале.
— Извини. Помогу тебе, позволишь? — тихо выдавливаю из себя.
— Я тебе немощный, что ли? — зло отзывается, сверкнув потемневшими от гнева глазами.
— Только замотали руки. Не надо их травмировать хотя бы какое-то время. Я сама все сделаю, — смело подхожу ближе, хотя
— Сама все сделаю, — повторяет мои слова. — Прямо девушка мечты.
Игнорирую вызывающий тон, но в очередной раз заливаюсь краской.
— Давай, наклоняйся, не вредничай хотя бы сейчас.
Хохотнув, матерится. Похоже, ситуация его забавляет. А меня совершенно точно заставляет нервничать и волноваться. Впрочем, пора бы уже привыкнуть к такому состоянию.
Настраиваю теплую воду и делаю глубокий вдох.
Опирается ладонями о раковину. Подставляет лицо под струю.
Просто помоги ему, Даш.
Прикоснись к нему.
Не бойся…
Глава 19. Скотина бесчувственная
Шмотки, разумеется, не из Италии. Пошиты где-нибудь в Подмосковье. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.
— Отлично сидит! — рассыпается в комплиментах администратор.
— Сойдет.
— Отрежем бирочки? — предлагает она.
— Нет, пойду отсвечивать ими по Питеру, рекламируя ваш «итальянский» бренд.
— Секунду, — прокашливается в кулак и уходит. — Лен! Ножницы!
— «Когда же юности мятежной Пришла Евгению пора, Пора надежд и грусти нежной, Monsieur прогнали со двора. Вот мой Онегин на свободе; Острижен по последней моде; Как dandy лондонский одет И наконец увидел свет» [2]2
Пушкин А.С. «Евгений Онегин».
Девчонка цитирует Пушкина, и я подавляю в себе порыв улыбнуться. Вместо этого, по обыкновению, стреляю порцией яда.
— Арсеньева, ты снова обрела голос? — смотрю на ее отражение в зеркале, расправляя воротник пальто.
Упорно делает вид, что занята сборами. Так отчаянно торопится, что в рукав попадает только с третьего раза.
Крайне забавно наблюдать за тем, как ее щеки в очередной раз заливаются румянцем. Ибо застенчивость давно уже не в моде.
Забираю ножницы у продавщицы, обозвавшей меня «чумазым бичом», и она непроизвольно дергается. По ходу выражение лица у меня то еще… Небось решила, что заколю ее этими самыми ножницами.