Аритмия
Шрифт:
— Готова к умопомрачительному звуковому экстазу? — уточняет он, цепляя мне на уши эту замечательную самопальную металлоконструкцию.
— Готова.
Левицкий нажимает кнопку на старом кассетном плеере (не спрашивайте откуда он у него) и я погружаюсь в ретро…
Играет его любимая «Белая ночь» Салтыкова, конечно же. Мы ее уже наизусть знаем, потому что каждую субботу Гера устраивает нам музыкальный марафон.
Он выходит уже на следующей остановке, поскольку учится в другом корпусе. Машет рукой, когда я спешно хватаюсь за плеер. Мол потом отдашь.
Улыбаюсь
Отвернувшись к окну, слушаю одну песню за другой. «Привет» группы Секрет, «Между мной и тобой» Оскара, «Летний дождь» Талькова. На «Восьмикласснице» Кино выплываю с волной студентов на улицу. Иду в сторону академии, и как-то понимаю, что настроение чудным образом наладилось. Странная терапия Левицкого сработала, видимо.
Вливаюсь в поток ранних пмгашников [3] .
Застреваем на входе. Как обычно. Однако сегодня очередь, выстроившаяся перед турникетом, двигается особенно медленно. Потому что работает только один.
3
Пмгашники — студенты вымышленной академии ПМГА.
Стаскиваю шарф, от которого становится душно. Смотрю на часы. До встречи с Укупником десять минут, а я еще даже ничего не повторила.
Внезапно ощущаю нечто необъяснимое. Какой-то внутренний дискомфорт, что ли… Тревожность.
Кручу головой и натыкаюсь взглядом прямо на Него.
Ян.
Стоит за моей спиной.
И пока он, не без интереса, осматривает дикую металлическую конструкцию, в которую зажата моя голова, я спешу отвернуться.
И да, делаю вид, что не замечаю того, что он совсем-совсем рядом.
Делаю вид, но все же чувствую… как шевелятся от его дыхания волоски на затылке, не попавшие в пучок.
Готова поспорить, он слышит перемотанную на повтор «Выхода нет» Сплин, но мне фиолетово.
Совпадение чистой воды.
И нет, я не буду вспоминать о том, что когда-то мы слушали эту песню вместе, а потом еще долго рассуждали над ее смыслом…
Глава 31. Предел терпения
Укупник не пришел. Точнее пришел, но прямо перед началом пары у четверокурсников. Раздраженно от меня отмахнувшись, велел подойти к нему вечером.
Забыл. Он просто забыл, что назначил мне пересдачу…
Испустив разочарованный вздох, направляюсь в свою аудиторию. Пятая пара заканчивается в семнадцать двадцать пять. Если пойду пересдавать после нее, то не успею на работу, а Жанна меня точно ждать и прикрывать не станет. Как правило, за минуту до окончания смены она, что называется, уже на низком старте.
В аудиторию залетаю одновременно с преподавателем политологии. Извиняюсь, спускаюсь по ступенькам и сворачиваю налево, чтобы занять место рядом с Риткой. Вершинина на совместных парах с управленцами сидит отдельно. Нетрудно догадаться с кем… Прилипла
— Рит… Ты чего?
Только сейчас замечаю, что она плачет.
— Нормально все, — тихо шмыгает носом и вытирает щеки рукавом толстовки.
Уже кто-то успел обидеть, видимо…
Вообще, таких, как мы, здесь чаще просто не замечают. Поскольку, как ни крути, а в ряды золотой молодежи мы ну никак не вписываемся. И если я, да и та же Ритка, смиренно с этим фактом живем, то с Ингой дела обстоят несколько иначе. Она из кожи вон лезет. Мечтает тусоваться в высшей лиге. Только вот не приняла ее здесь эта самоназванная каста. «Пока не приняла», как любит замечать сама Вершинина.
По кабинету прокатывается приглушенная волна смешков. Вижу, что многие пялятся украдкой в телефоны. Невольно перестаю дышать. Разблокировав экран, захожу в чат, созданный Сивашовой.
Вот ведь конченые.
Анимированные стикерпаки. Риткино лицо приделали к туловищу свиньи.
Кладу свою ладонь поверх ее, ледяной и влажной. Ритка поджимает руку под щечку. Показывает, что ей не нужна жалость и поддержка. Закрывается. Замыкается в себе.
— Народ, в чем дело? — недовольно интересуется Егор Михайлович. — Успокоились. Дальше идем. Легитимность и власть…
Внимательно слушаю преподавателя и записываю опорный конспект. Стараюсь не замечать того, что правую щеку невыносимо жжет. Будто угли раскаленные к ней прикладывают.
Не смотри на него, Даша. Не смотри…
Дорисовываю финальный столбик в таблице, и острие карандаша, зажатого меж напряженных пальцев, со скрипом ломается.
Вздыхаю и прикрываю на секунду глаза.
Он делает это нарочно. Наверняка вздумал проверить мою выдержку. Понаблюдать за мной, как наблюдал бы Герман за своими подопытными муравьями.
Ну ничего, я справлюсь. И с тем, что у них с Ингой происходит, тоже. Меня совершенно не должно это волновать, как и зудящий под кожей вопрос «зачем ты здесь?».
«Не преувеличивай свою значимость. Это просто смешно».
Но эхом в голове поселилась другая фраза:
«В тебя мы уже поиграли».
Как же больно было слышать это снова…
Они поиграли, а мой маленький, хрупкий мир разлетелся в щепки, и никогда уже после того дня не будет прежним.
Помню, как горько плакала мама, и как оглушающе громко орал разъяренный отец:
«Разве так мы тебя воспитывали?»
«Где твой стыд, где совесть, Дарина?»
«Раздеваться на камеру до трусов! Как шаболдень какая-нибудь!»
«Остальное даже обсуждать не хочу!»
«Подумать только! Взрослой себя возомнила?»
«Срамота!» — кипел он.