Ария Маргариты
Шрифт:
Кто мне яду подмешал Среди бела дня?
Стой, где очерчен мелом круг, – Как мне приятен твой испуг!
Ты знал, что войти в мой дом Значит умереть!
Ты знал, что играл с огнем, И попался в сеть.
Но я не враг твой, я твой друг, Стой, где очерчен мелом круг!
Да, я отшельник, маг и волшебник, Тяжек мой путь. Древние тайны всех мирозданий Мне под силу.
Я заклинаю и превращаю в золото ртуть, Стану тобою, ты станешь мною, Верным сыном Зла.
Ты жив, но для всех — исчез В черных облаках.
Вот здесь ставят кровью крест — Подпись на века.
Я научу тебя летать, В зеркале мира исчезать.
В хрустальном шаре Ты видишь этот мир, Пороки в нем играют Нелепыми людьми, В хрустальном
О, ты поставил кровью крест, До скорой встречи на костре!
Что бы почитать: Мистики XX века, энциклопедия Алистер Кроули «Лунное дитя» Еремей Парнов «Трон Люцифера» Stephen Davis «Hammer of The Gods, Led Zeppelin Unauthorised»
Что бы посмотреть:
«The Song Remains The Same» — фильм об американских гастролях группы LED ZEPPELIN
ОЧЕРЕДНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ВСЕ ПРИВЕДЕННЫЕ НИЖЕ ТЕКСТЫ НАПИСАНЫ НА ТАК НАЗЫВАЕМУЮ «РЫБУ», ЗАДАННЫЙ МУЗЫКАНТАМИ РАЗМЕР!
ЗАКАТ (музыка В.Кипелов)
Кипелов – скупой на собственное творчество человек. Больше одной песни на альбом обычно не приносит. Может поколдовать с другими музыкантами над припевами, бриджами в их творениях, стать соавтором, но целиком выносит на суд коллектива одну-единственную, почти всегда медленную, рвущую душу вещь… Сидит глубоко внутри у «арийского» вокалиста тоска по другой жизни, тлеет огонь, взрывающийся фейерверком лишь в таких вот кипеловских одиночных алмазах. Мы с ним здорово похожи — ни Валерий, ни я не умеем делать резких движений, круто менять выбранный некогда курс, отрываться от уже привычного. То одних жалеем, то других, то самих себя. А потом жестоко расплачиваемся за это. Нервами, здоровьем, свободой… «Все время хочется вырваться, — говорил Кипелов во время записи «Генератора…». — А ведь знаешь, что не вырваться… Я вообще-то не поклонник резких перемен, но душа жаждет иногда чего-то необычного» Несколько раз на моей памяти Кипелов пытался сделать решительный шаг, совершить прыжок в сторону от протоптанной дорожки. И ни разу у него это не получалось. Он словно зависал в воздухе, поддерживаемый некоей тайной силой, которая секунд через пять резко разворачивав прыгуна и швыряла на прежнее место. А печаль о неизведанном оставалась, пурпурной рекой перетекая из песни в песню.
Сюжет №1
В рижском Домском соборе прохладно. Сквозь пыльные цветные витражи пробиваются лучи заходящего солнца. Под каменными плитами у стен спят грозные рыцари… Я сижу на первой скамейке –откуда-то сверху, из полумрака, доносятся два голоса: органа и скрипки. Невидимые люди льют свою печаль о прошлой жизни, дотрагиваются пальцами до сердец чутких инструментов. Пронзительно. Сотни маленьких иголок пробегают по коже, и мне кажется, что когда-то я уже сидела вот так, в летнем платье, летним вечером в торжественных сумерках и слушала эту музыку. Но тогда звучала не скрипка, звучал чистый женский голос, поднимался к самому шпилю, от шпиля — к небу, над напряженной перед грозой рекой, по которой можно добраться к желанному морю. «Женщина, женщина, о чем Вы поете?» — спрашивал у певицы вежливый воробей с подбитым крылом, желавший спрятаться подальше от когтей блудливой кошки и оказавшийся перед устрашающими своей величавостью трубами органа. «Я пою о том, что трое любили меня, а я любила одного из них, но все трое предали меня… Меня предавать нельзя — так сказал мой Ангел — и обижать меня нельзя… Кто предаст или обидит, скоро умрет. Двое уже отошли в мир иной, и я сама превратила их оболочки в огонь, третий — жив, но лицо его становится все безобразнее и безобразнее, а тело с каждым днем становится все дряхлее и дряхлее, и близок тот миг, когда он захлебнется фиолетовым пламенем… А я останусь одна, без любви и огня, но живая…» «Я думал,
в соборах можно петь только о Господе Боге», — прочирикал воробей, и увидел перед собой две маленькие желтые луны, разделенные по центру черными трещинами. Вот какими глазами смотрела на трепещущий комочек перьев блудливая соборная кошка…
Орган замолчал. Замолчала и скрипка. В кармане красного платья в белый горох позвякивала купленная в универмаге за углом хитроумная металлическая ручка… Тогда все школьники писали еще перьевыми ручками, и ученикам полагалось носить в пенале перочистки — забавное изобретение для чистки этих перьев. Перочистки делали из разных неворсистых лоскутов — вырезались либо кружки, либо квадратики, сшивались по центру. Получалась тряпичная пирамидка, которую венчала какая-нибудь цветная бусина. Купленная мною металлическая ручка была хороша тем, что на ее концах имелись колпачки, в которые можно было вставить с одной стороны перо, а с другой — карандаш, а потом убрать и перо, и карандаш внутрь. Длинную пустую трубочку можно было запросто использовать, чтобы плеваться в недругов-карапузов горохом или бузиной…
Оглянуться на вход в собор было страшно — того и гляди там появится Некто с бледным лицом и горящими глазами, а у его ног будет сидеть здоровенный черный пес, любимец римских легионеров. Гораздо позже я узнала, что эта порода называется ротвейлер, ну а про «черного человека» я упоминала в начале своего длинного «арийского» повествования…
Стой в предзакатный час В тихом воскресном храме, И вспомни свои печали И мечты свои. Пусть догорит свеча, И кажется временами, Что рядом открыты двери В прошлые миры…
Там все живы, кто любил меня, Там восход – как праздник вечной жизни с тобой, Там нет счета ни ночам, ни дням, Но есть долгий светлый путь домой.
Где золотая пыль Долгих бесед о счастье? Сухая трава и листья,.. Никаких следов… В городе — летний штиль (sic!), Время спит на запястье, Закат закрывает двери В лучший из миров…
Где все живы, кто любил меня, Где восход — как праздник вечной жизни с тобой, Где нет счета ни ночам, ни дням, Но есть долгий светлый путь домой…
Возьми меня с собой, пурпурная река, Прочь унеси меня с собой, закат, Мне кроме замков из вечерних облаков Не нужно больше ничего…
Окончательный вариант текста:
Под бдительным взором Кипелова на свет появилось примирение тьмой алмаза и пепла и был сделан печальный вывод: «Друг равен врагу в итоге, а итог – один!». О правильности этого заключения можете спросить у мертвых. В Пороговый День, в канун праздника Охоты в Потустороннем Мире – 31 октября. Когда лишь прозрачный туман отделяет нас от потустороннего, и сквозь нас легко и непринужденно проходит великое множество миров…
Я вижу, как закат стекла оконные плавит, День прожит, а ночь оставит тени снов в углах, Мне не вернуть назад серую птицу печали, Все в прошлом, так, быстро тают замки в облаках.
Там все живы, кто любил меня, Где восход — как праздник бесконечной жизни, Там нет счета рекам и морям, Но по ним нельзя доплыть домой…
Вновь примирит все тьма — даже алмаз и пепел… Друг равен врагу в итоге, а итог — один… Два солнца у меня на этом и прошлом свете, Их вместе собой укроет горько-сладкий дым.
Возьми меня с собой, пурпурная река, Прочь унеси меня с собой, закат, Тоска о том, что было, рвется через край, Под крики черных птичьих стай.
ДЬЯВОЛЬСКИЙ ЗНОЙ (музыка С.Терентьев)
Естественно, все начиналось не так, как все закончилось…
Не трогай меня, я прошу, Ни губами, ни пальцем, ни взглядом, Л тронешь — случится беда, Ты мне послана силами Ада.
Хозяин твой, черный, как ночь…
(…дальше развернуться не дали, хотя речь шла вовсе не о сутенере несчастной белокожей девушки, оказавшемся порочным чернокожим хозяином). Босс сильно хромал, попахивал серой и смолой. Эту песню мне откровенно жаль, ее «загнали», как молодую лошадку на рок-ипподроме. Перед окончательной шлифовкой текст выглядел так: