Аркадий Бухов
Шрифт:
— Нет, не в том дело… Я хочу сказать, что она такая…
— Верная?
— Верная.
— Ну, прощай, я пошел…
— Да нет же… Ну поставь на эту. Я тебе ручаюсь.
Я поставил новых десять рублей и стал сам внимательно следить за лошадью. Это было добросовестное животное, по-видимому, решившее поддерживать мнение о себе моего приятеля. Она сразу оставила сзади себя всех остальных лошадей и только уже около призового столба, экономя силы для другого заезда, пришла пятой.
И на этот раз мой билет, как актерская контрамарка при полном сборе, оказался недействительным.
— Ты видишь, — ласково сказал он, не выдерживая моего взгляда, — и я же проиграл.
— Видишь ли, — раздраженно ответил я, — на моих глазах людей переезжало поездом, однако я никогда не утешался этим, когда мне наступали на ногу…
— Да, ты прав, но лошадь же была верная… Это простой сбой…
— Принимая во внимание мое полнейшее незнакомство в этой области, — сдержанно, но сухо ответил я, — ты можешь мне объяснить, что лошадь треснула по ватерлинии, что у нее лопнул пропеллер или что у нее соскочили подшипник и маховое колесо, — я все равно не пойму. Тем не менее я ухожу домой.
— Ну иди… Если ты такая свинья…
— Послушай… Мне это стоило двадцать рублей… Где же мои двести восемьдесят?
— Получишь…
— Может быть, мне их дадут в другом месте, я тогда лучше поеду туда…
— А хоть ко всем чертям…
После этого или перестают подавать руку, или молча вздыхают и остаются. Слабость была и будет одной из отрицательных черт моего характера.
— На какую же ставить?
— Выбери сам…
— У меня совсем нет знакомства в этом кругу… Вот на эту, пожалуй, поставлю… Видишь, вот эта ходит, я на нее хочу…
— На эту нельзя…
— Неужели она тут так попусту бегает?.. Зачем же ее пустили, если на нее и ставить нельзя… Это жульничество…
— Ставить-то можно. Дураки ставят. Только не возьмет. Разве такие берут?..
Я посмотрел на лошадь. Ничего опорочивающего в ее наружности не было. У ней было на месте все, что только может пожелать любая лошадь, берущая призы.
— Может, ты знаешь о ней что-нибудь? Ты скажи. Это останется между нами…
— Да разве такие берут, — иронически усмехнулся он, — а если и придет, так с тебя же еще возьмут деньги…
— Что же это — штраф, что ли? — испуганно спросил я, с презрением взглянув на редкую лошадь.
— Не штраф, а так… Дураки на нее ставят… На Бабочку ставить… Тоже…
— Слышал, слышал… А на какую же?
— Ставь на четвертый номер… Верные деньги.
— Я знаю, что верные… Хорошо, если только не с меня…
Я пошел и безропотно поставил на указанный номер.
— Ты знаешь, это интересно, — сказал я, возвратившись, — я непременно буду смотреть за этой вот, о которой ты говорил… Интересно посмотреть потом на физиономии этих дураков, которые на нее поставят… Ругаются, наверное…
— На то они и дураки, чтобы ругаться, — весело подтвердил мой спутник. — а вот как мы с тобой схватим сейчас…
Лошадь, на которую ставили дураки, действительно вела себя непозволительно. С первого же момента заезда она стала отставать от других, догонять, вмешиваться в общую кучу, выбиваясь из сил и мотая головой.
Я
Перестал я смеяться только тогда, когда эта смешная лошадь пришла первой. Через несколько минут я увидел небольшую группу дураков, игравших на нее, которые отходили от кассы с горстями бумажек. Выдавали им около шестисот рублей.
— А они берут — эти вот… дураки, — надтреснуто шепнул я спутнику, — по шестисот…
— Берут, — уныло ответил он, — верная лошадь…
— А когда я хотел на нее ставить, — желчно спросил я, — что ты тогда изволил…
— Да разве на такую лошадь…
— А если вот за нее теперь такую сумму…
— Верная лошадь…
— Да… Вот что… Верная?! Знаешь что, голубчик, ты ко мне хотел завтра, кажется, зайти? Да? Хотел? Да?
— Ну хотел, предположим…
— Ну, так извини… Только уж меня дома не будет…
— Видишь ли, я, собственно…
— Может быть, ты через день хотел? Может, на будущей неделе? Может, через месяц? Все равно меня не будет… Прощай…
III
Я никогда больше не поеду на бега… Позволить брать с себя какие-то деньги, зависеть от лошади… Я даже не понимаю, как культурный человек может опуститься до того, чтобы сидеть и лихорадочно ждать, когда ему выдадут за десять рублей сто рублей лишних.
Хорошая книга любимого автора, серьезная пьеса или разговор с людьми, которых ценишь и уважаешь, вот что должно заполнять жизнь, отданную кропотливой умственной работе.
Только в четверг съезжу. Говорят, что выдачи будут большие и лошади есть верные. Надо же отыграть проигрыш.
1915
Перед жизнью
Я был виноват только в том, что мне было двенадцать лет. Это обстоятельство, конечно, происходило не по моей вине, но терпеть приходилось жестоко.
В сущности говоря, я не мог никому мешать: наоборот, я всем, чем мог, старался загладить свое присутствие: бегал на пристань смотреть, не идет ли пароход, приносил записки, с радостью таскал забытую накидку, привязывал после катанья лодку, мыл ее, волочил до дачи весла и, без ожидания благодарности, исполнял тысячи зазорных для взрослого человека услуг всему веселому стаду дачников.
У меня были самые широкие общественные инстинкты. Если двое заговаривали о том, что сегодня хорошо ехать кататься на пароходных валах, я уже бежал справляться по расписанию, когда пройдет пароход из города; если заходил разговор о сборе ягод, я первый находил, что это самое лучшее, что можно придумать на сегодняшний день.
И все же со мной поступали незаслуженно. Когда все усаживались в лодку, собираясь переехать на ту сторону Волги, для меня почему-то не хватало места. В лесу для меня не могло не хватить места, но все внезапно пугались за меня, что я устану, и, несмотря на все мои уверения, эти опасения оставались непоколебимыми.