Аркадий Гайдар без мифов
Шрифт:
Среди других командиров на той же Тамбовщине Голиков отличался не только молодостью и одаренностью. В нем отчетливо проступала интеллигентность, что Тухачевский, потомственный дворянин, высоко ценил. На немногих совещаниях Голиков часто выступал с собственным мнением, которое отличалось от мнения остальных, включая самого Тухачевского. Смелость разумных суждений командующий ценил не меньше, чем отвагу в бою.
В России первая военная академия была учреждена в 1832 году. Ее позднее переименовали в Академию Генерального штаба. Учебное заведение призвано
Ни за первые 89 лет (с 1832 по 1921 год), ни за все 180 с лишним лет существования академии в ней не было такого слушателя – боевого, неоднократно раненного офицера, которому исполнилось бы всего семнадцать лет.
Позднее выяснилось, что направление Голикова на учебу оказалось делом непростым. Аркадий Петрович подходил для академии по всем параметрам: член партии; стаж пребывания на фронте и в приближенных к нему условиях – два года; прошел путь от командира взвода до командира полка и начальника 5-го боевого участка; специальное образование – два военных учебных заведения, включая Высшую стрелковую школу. Имел ранения.
При этом направление на учебу в академию чуть не сорвалось. Тогдашних кадровиков возмутил возраст Голикова – семнадцать лет. Тухачевский позвонил в Реввоенсовет РСФСР, в Москву. Поступать в Академию Голикову разрешили.
Закончив учебу в девятнадцать лет, Голиков должен был получить пожизненный «титул». К любому воинскому званию выпускника этого учебного заведения в документах надлежало добавлять: «Генерального штаба» – «Генерального штаба комполка» или «Генерального штаба комдив». Так ученым до сих пор полагается указывать их научный ранг – «профессор» или «действительный член Академии наук».
Читатель может спросить:
– А как случилось, что столь сенсационное участие Голикова в бескровном завершении тамбовской войны оставалось безвестным? О нем не писали биографы Гайдара. Промолчали историки.
О биографах А.П. Гайдара могу сказать: они-то и обнаружили два важнейших документа. Что касается историков, то до последних лет тамбовская война была темой закрытой. Бунт вспоминали главным образом для того, чтобы сказать: «Крестьянский мятеж, руководимый Антоновым, подсказал В.И. Ленину гениальную идею нэпа». За пределы этого «открытия» советская историография не пошла.
Точнее – не пустили.
Соловьевщина
Сорванная учеба
Голиков приехал в Москву и был принят в Академии пока лишь в качестве целевого абитуриента. Аркадию Петровичу отвели жилье и поставили на «котловое довольствие». В сентябре 1921 года ему предстояли вступительные экзамены.
Полагаю, экзамены были не очень сложны: диктант или изложение; знание основ математики; что-то по истории России, а также, очень поверхностно, по военной истории. Это могли быть походы Александра Македонского, или Цезаря, или кого абитуриент просто запомнил.
Требования к целевым абитуриентам были намеренно снижены. Большевистская партия хотела иметь
Голиков со своим четырехклассным образованием, полученным в реальном училище, дипломами об окончании двух военных учебных заведений и основательной начитанностью, надо полагать, в Академию прошел бы. Но случилось непредвиденное.
Чтобы стал понятен смысл события, я должен совершить короткий исторический экскурс.
В 1920 году, после разгрома Колчака советское правительство отпустило по домам без суда и следствия сто двадцать тысяч пленных колчаковцев. Тем самым был ликвидирован один из реальных очагов напряжения в Сибири. Но такой умиротворяющий поворот событий кого-то не устроил.
И я передаю хронику дальнейших, на первых взгляд частных, событий.
…Солдатам и офицерам, которые служили у Колчака, но не имели отношения к контрразведке и карательным органам, объявлялось полное прощение.
Бывших колчаковцев, когда они выходили из тайги и сдавали оружие, селили на короткий срок в специальные городки. Это не было заключением: ворота здесь не запирались. На протяжении двух-трех недель вчерашних врагов кормили, лечили, помогали установить связь с близкими, знакомили с декретами советской власти. Бывшим колчаковцам показывали фильмы, спектакли; неграмотных учили читать и писать, чтобы они могли хотя бы по складам разбирать статьи в газетах. Затем каждого снабжали справкой, проездными документами, деньгами на дорогу и отпускали домой.
Позднейшая выборочная проверка показала: абсолютное большинство вернулось к семьям и труду. Среди отпущенных домой был и никому в ту пору не известный Иван Николаевич Соловьев.
В характеристике, составленной в 1920 году, говорилось:
«Соловьев Иван Николаевич, 32 лет, родился на Чулыме, в станице Светлолобовка, потом жил в станице Форпост. Еще парнем его знали как отъявленного лихача и забияку, который не гнушался подлости и обмана ради своей корысти. Часто беспробудно пьянствовал, любил прихвастнуть, показать себя и выслужиться».
Приметы Соловьева были такие: росту невысокого, сложения прочного, исключительно подвижен и проворен. Волосы имеет рыжеватые, глаза голубые, нос хрящеватый, заостренный, носит казацкие усы. А голос у него командирский, громкий. Очень смел, отлично стреляет.
Отец Соловьева, говорилось в донесении, считался почти бедным, потому что по сибирским меркам хозяйство имел небольшое.
«Видимо, благодаря жене-хакаске Соловьев хорошо говорит по-хакасски, знает все обычаи, на хакасском языке поет даже песни, что вызывает к нему симпатии коренного населения».