Аркадия
Шрифт:
– Адриан!
– крикнула я без особой надежды. Он сидел, привалившись к стене. И вроде как можно было предположить, что он жив. Но я отчего-то знала, что нет. Что-то в его лице и теле говорило об этом, какая-то излишняя, даже для Адриана, расслабленность. Когда я подошла к нему, а бежать было уже совсем не нужно, я увидела, что голова его чуть склонена набок и по шее вниз за воротник уходят подтеки крови. Но кровь больше не текла. Я не стала прикасаться к голове Адриана, боялась нащупать его мозг, боялась, что меня стошнит. Я прикоснулась пальцами в его шее, но
К Астрид я шла нарочито медленно. Я видела, как ее опутывают тени, но теперь их не было. Темными казались только сосуды в белках ее глаз, почти черными. В остальном - она была, как и Констанция, просто мертва, безо всяких видимых причин.
И я завыла и зарыдала, хотя вообще-то считала себя очень уравновешенным человеком. Мне не стало за себя стыдно, стало просто удивительно от себя. Я все думала: вот и нет больше Констанции, как я и боялась. Нет Герхарда, и я не услышу его голос. Адриан не улыбнется и не скажет ничего в этой своей расслабленной буддийской манере, а Астрид не будет громко до отвратительного смеяться.
Астрид, Астрид - этого она хотела. И мы все хотели, раз ее послушались.
Я посмотрела на Акселя, от слез он передо мной расплывался. Он стоял надо всем этим нелепым полем битвы, посреди трупов всех, кого за долгое-долгое время, проведенное в Аркадии, знал. Аксель был как актер, который ждет аплодисментов, и тогда я подумала, может он и правду говорил, может сделал все только потому, что надоел ему Неблагой Король. И совсем ему не грустно, надо же.
Еще я подумала, что, согласно всем канонам, именно сейчас вся сказка должна была закончиться. Больше никаких братьев, никаких сестер, никакого Неблагого Короля. Я посмотрела на темное небо и красную звезду в его центре. Несомненно, оно должно было начать светлеть, и кровь должна была уходить из солнца, и я должна увидеть моих мертвецов еще раз, посреди дня.
Вот только ничего подобного не случилось. Небо рванула надвое молния, и все задрожало, как будто начиналось землетрясение. Еще одна вспышка расколола небо, и из черного оно стало рыже-алым, как волосы у Астрид, а потом снова черным. Снег под ногами начал таять, превращаясь в воду, а затем - в ничто. И я больше не слышала за спиной шума воды. Обернувшись, я увидела, что золота больше нет, поток, вырывавшийся вроде бы из горы, а на самом деле из ниоткуда, из самой пустоты, угас, и теперь из двух, остался лишь один. В замершую реку лились души, но их эфемерной силы было недостаточно для того, чтобы нести их по реке. И сама река, далеко внизу, застыла, похожая на золотую цепочку. Магия остановилась, и я вспомнила болото, от которого кормились деревья.
Тогда меня настигло ужасное, детское ощущение - мы что-то сломали. Только это была не папина вещь, не мамина вещь - это было само мироздание. Я крикнула Акселю:
– Так и должно быть?
А он сказал:
– Абсолютно точно - нет.
Я метнулась к нему. Небо вспыхнуло снова, заклубилось рыже-алым. И я поняла - оно горело. Я видела, как бушует за горизонтом огромный, дикий океан. А когда я обернулась, там, откуда мы пришли,
Мы с Акселем стояли рядом и смотрели, как рушится весь мир. И я подумала - если исчезнет Аркадия, как быстро исчезнет и все остальное? Никаких больше душ, никакой больше магии. Мир, откуда я пришла, был обречен жить дольше Аркадии и постепенно истощиться, а потом так же умереть. Я хотела броситься вниз по лестнице, удержать хоть что-то, хоть одно деревце. Снег под ногами превратился в воду и уносил с собой кровь и мед, ими перестало так одуряюще пахнуть. Аксель сказал:
– Что ж, этого никто не ожидал.
– Что происходит?!
– А ты не видишь? Аркадия разрушается. Видимо, смерть Неблагого Короля была для нее, минутка для плохой иронии, смертельна.
– То есть, как и смерть Благого Короля?
– Вероятно. Я полагаю, Отец хотел умереть и сделал бы это в любом случае.
– Сейчас мы умрем?
– Да, - сказал Аксель.
– Знаешь песенку "Завтра никогда не наступит"? Хочешь, споем?
И он обнял меня, и это получилось по-особенному тепло. Мне было страшно умирать, но еще страшнее осознавать, что из-за меня умрут все. С неба зарядил дождь, обжигающий и ледяной. И я подумала: так вот как кончится мир. Вселенским потопом.
И мы утонем, как в аквариуме. Ревел океан, вырывавшийся из берегов, его воды показались мне черными, и я, чтобы не видеть, уткнулась в Акселя.
– Ну-ну, - сказал он.
– Все не так уж плохо.
Но все было плохо, и он это знал. Я плакала и не могла остановиться, и дождь не останавливался тоже. Аксель все еще сжимал в руке сердце Неблагого Короля, его ненужный трофей. И я чувствовала, как оно копошится в его руке, когда он меня обнимал, иногда черви касались моего плеча.
А потом я услышала голос, прекрасный голос, прекраснее него ничего на свете не было. Голос сказал мне:
– Ты ни в чем не виновата, Делия. Никто ни в чем не виноват.
Голос был похож на голос Неблагого Короля, только интонация была совершенно другая. Я в ужасе обернулась и увидела перед собой совсем другого Короля. И как же они были похожи. Он был во всем белом, царственный, просто невероятно красивый человек. Дождь, казалось, обходил его стороной, и он стоял в воде и сверху лилась вода, но оставался абсолютно сух и абсолютно аккуратен. Благой Король сказал, и голос его вселил в меня тепло, хотя он говорил грустные, страшные вещи:
– Все случилось так, как он хотел. Моя смерть и его смерть абсолютно равноценны для Аркадии. Думаю, в сущности ему было все равно, когда умереть. Хотя, быть может, вы и лишили его радости посмотреть на конец мира.
– Конец мира?
– спросила я.
– А ты не видишь, Делия? Аркадия рассыпается. Она была доверена мне и моему брату, и жизнь в ней поддерживают наши сердца. Если бы он смог заставить кого-то из вас отдать ему меч, чтобы он, скажем, отсек мне голову, все сложилось бы так же. Мы в точке, где историю невозможно или почти невозможно изменить.