Арлекин
Шрифт:
Он убрал руку и тут же потратил еще немного дефицитной крови на краску в лице.
— Прости, — промямлил он, не глядя на меня.
— Да все о’кей, Питер, ничего страшного.
Он взметнул на меня темно-карий взгляд:
— Если ты не оборотень, как у тебя так быстро все заживает?
Если честно, то скорее всего потому что я слуга Жан-Клода; но раз Дольф так рвется это узнать, лучше не сообщать тем, кто еще этого не знает.
— Я носитель четырех видов ликантропии. Мехом не покрываюсь, но носитель.
— Мне врачи сказали, что невозможно
Он замолчал и сделал глубокий вдох, будто слишком долгая речь его утомила. Я потрепала его по плечу:
— Питер, если больно говорить, так и не надо.
— Да все больно.
Он попытался устроиться на кровати получше, но оставил попытки — очевидно, это тоже было больно. Потом посмотрел на меня — и сердитое вызывающее лицо было как отражение того, прежнего, двухлетней давности. Тот мальчишка никуда не делся, он просто вырос, и у меня защемило сердце. Увижу ли я когда-нибудь Питера не в тот момент, когда он ранен? Подумала было просто так навестить Эдуарда… нет, это ни в какие ворота не лезет. Мы не того типа друзья, чтобы просто друг к другу в гости ездить.
— Я знаю, Питер. У меня тоже не всегда все так быстро заживало.
— Мика и Натэниел мне рассказывали тут про тигров-оборотней и про то, что значит быть ликантропом.
Я кивнула, не зная, что сказать:
— Да, они это знают.
— И у всех заживает вот так, как у тебя сейчас?
— У некоторых нет. У других еще быстрее.
— Быстрее? — удивился он. — Правда?
Я кивнула.
В глазах его мелькнуло что-то, чего я не поняла.
— Циско не выжил.
А, вот оно что.
— Да.
— Если бы он не бросился между мной и… тигрицей, она бы меня убила.
— Да, такие раны, как у Циско, тебе бы не вынести.
— Ты не споришь. Скажи, что я не был виноват.
— Ты не был виноват.
— Но он это сделал, чтобы меня спасти.
— Он это сделал, чтобы оба мои телохранителя дольше оставались живы. Чтобы дать время другим телохранителям прийти на помощь. Он сделал свою работу.
— Но…
— Питер, я там была. Циско делал свою работу, а не принес себя в жертву, чтобы тебя спасти. — Я не была на сто процентов уверена, что это правда, но продолжала говорить: — Я не думаю, что он вообще приносил себя в жертву. Оборотни так легко не погибают.
— Легко? Ему горло выдрали!
— Я видела, как оборотни и вампиры оправлялись от подобных ран.
Он посмотрел на меня недоверчиво.
Я перекрестила сердце и отдала бойскаутский салют.
Это заставило его улыбнуться:
— Ты же не была бойскаутом.
— Я даже герлскаутом не была, но говорю правду.
Я тоже улыбнулась — в надежде, что он будет улыбаться и дальше.
— Так залечивать раны — это было бы классно.
— Классно-то классно, да не совсем. Быть оборотнем — это имеет свои очень серьезные теневые стороны.
— Мика мне про некоторые говорил. Они с Натэниелом ответили мне на кучу вопросов.
— Это
Он посмотрел мне за плечо — я проследила за его взглядом. Мика и Натэниел предоставили нам максимальное уединение, которое только могли, не выходя из комнаты. Сейчас они тихо разговаривали, Черри вышла. Я даже не слышала когда.
— Врачи уговаривают меня принять укол, — сказал Питер.
Я кивнула:
— Знаю.
— Что бы сделала ты? — спросил он.
Я покачала головой:
— Если ты достаточно взрослый, чтобы спасать мне жизнь, то ты и достаточно взрослый, чтобы сам решать.
Его лицо чуть-чуть сморщилось: не так, будто он собирается плакать, а как будто ребенок в нем изнутри выглянул. Это у всех подростков так бывает? Только что был взрослый, и вдруг хрупкий и ранимый, как он же в раннем детстве?
— Я только спросил твоего мнения.
Я покачала головой:
— Я бы посоветовала позвонить твоей маме, но Эдуард не хочет. Он говорит, что Донна была бы за укол.
— Была бы.
Голос был обиженный, лицо хмурое. В четырнадцать у него очень легко менялись настроения; очевидно, в шестнадцать он изменился не до конца. Интересно, как управляется Донна с этим повзрослевшим сыном.
— Я тебе скажу, что Эдуарду сказала: по этому вопросу я свое мнение говорить не буду.
— Мика сказал, что я могу не получить тигриную ликантропию, даже если не соглашусь на укол.
— Он прав.
— Он сказал, что пятьдесят пять процентов привитых не заболевают ликантропией, но сорок пять процентов заболевают. Причем той, которая им вводится. Если получу укол и заболею тем, что мне ввели, это значит, что если бы я ничего не делал, то ничем бы и не заболел.
— Я не знала точной статистики, но Мика наверняка знает.
— Он сказал, что по работе должен такое знать.
Я кивнула:
— Он к своей работе в коалиции относится так же серьезно, как мы с Эдуардом относимся к своей.
— А Натэниел говорит, что он — исполнитель экзотических танцев. Это правда?
— Правда.
— То есть он стриптизер? — спросил Питер, понизив голос.
— Да, — ответила я, сдержав улыбку. При всех потрясающих событиях в жизни Питера его сейчас смущало, что мой бойфренд — стриптизер. Тут до меня дошло, что он может и не знать про меня и Натэниела, то есть не знать, что Натэниел — мой бойфренд. Хотя нет, мы же поцеловались, когда я вошла… но ведь и Черри подошла обниматься… ладно, не время сейчас разъяснять ему мою личную жизнь.
— Мика мне сказал, какая бывает работа у других ликантропов. Сестры и врачи, но только пока никто не узнает. Может быть, меня не возьмут в армию. Ни в какой род войск.
— Ликантропия считается заразной, так что могут и не взять.
В голове сразу всплыл слух, который обсуждали мы с Микой: будто армия собирается намеренно вербовать оборотней. Но слух есть слух: нам не удалось найти никого, кто получил бы такое предложение. Всегда это бывал друг соседа или сосед друга.
— А ты согласилась на укол?