Арлекин
Шрифт:
— Я думаю, она увидит Грэхема и сама сообразит.
— Он отлично это скрывал, Анита. К тому времени, когда он их найдет, сможет снова взять себя в руки и ничего не показать.
— Ты прав, — кивнула я.
— Понимаешь, на нем же тоже рация есть. А он не подумал ею воспользоваться.
— Рации — штука новая, — возразила я.
— Крысолюды стали оснащать рацией некоторых охранников. Когда узнали про те подслушивающие устройства, решили, наверное, тоже поставить технический прогресс себе на службу.
— А что, разумно, — сказала я и тут почувствовала,
— Что случилось? — спросил Клей.
— Жан-Клод проснулся.
— А, хорошо.
Я кивнула. Действительно хорошо. И я дала Жан-Клоду почувствовать, как я хочу, чтобы он сейчас был со мной. Пусть обнимет меня и скажет, что все будет хорошо, пусть утешит, пусть даже это будет неправда. В качестве правды мне на ближайшее время вполне хватит лица Грэхема.
18
Когда Жан-Клод постучал в дверь ванной, я уже была одета. Его «Ma petite, можно вне войти?» было произнесено неуверенно: он не знал, насколько приветливо будет принят. Наверное, он думал, что я сейчас буду его обвинять в том, что Грэхем подсел на ardeur. Было такое время, и не очень давно, когда так и случилось бы. Но сейчас поздно было кого-нибудь обвинять: поиски виноватого ничего не исправят, а мне нужно было именно исправить положение. Я хотела, чтобы Грэхем освободился от ardeur’а, если это возможно. Мне случалось других освобождать от ardeur’а, но те не были полностью ему подчинены. И никогда не было, чтобы кто-то подсел на ardeur от такой малой дозы. А может, было, но просто они это скрывают? Ох, вот это я зря подумала.
— Ma petite?
— Да, Жан-Клод, войди. Да войди же, бога ради!
Дверь открылась, он показался в ее проеме, и тут же я бросилась ему на грудь, уткнулась лицом в эти мохнатые лацканы халата. Вцепилась в черную вышивку, прижалась к нему. Он обнял меня, поднял с пола и вошел в комнату, держа меня в объятиях. Придерживая меня одной рукой, другую он протянул назад и закрыл за нами дверь. Так быстро, что я не успела ни возразить, ни подумать возразить.
Он опустил меня на пол:
— Ma petite, ma petite, что же у нас так плохо?
— Я плохая, — ответила я. — Очень плохая.
Я говорила спокойно, не срываясь на ор, только говорила, прижавшись к нему лицом.
Он отодвинул меня от себя, чтобы заглянуть в лицо.
— Ma petite, я ощущаю глубину твоего горя, но мне неизвестно, чем оно вызвано.
— Грэхем получил привыкание к ardeur’у.
— Когда это случилось? — спросил он, тщательно сохраняя бесстрастное лицо. Наверное, не очень представлял себе, какое выражение меня сейчас не расстроит.
— Не знаю.
Он изучал мое лицо, и даже эта тщательная бесстрастность не могла скрыть озабоченности.
— Когда же ты дала Грэхему возможность сильнее
— Этого не было. Клянусь, я не касалась его снова. И очень, изо всех сил старалась его не касаться.
Я говорила все быстрее и быстрее, уже сама слышала, что это истерика, но не могла остановиться.
Жан-Клод положил мне палец на губы — и протест стих.
— Если ты не касалась его более, ma petite, то у него не может быть зависимости от ardeur’а.
Я попыталась перебить, но он держал палец у моих губ:
— Тот факт, что Грэхем тебя хочет, еще не доказывает наркотической зависимости, ma petite. Ты недооцениваешь привлекательность своей обаятельнейшей личности.
Покачав головой, я отодвинулась, чтобы иметь возможность ответить:
— Подсел он, подсел, черт побери! Я знаю разницу между похотью и наркоманией. Спроси Клея, если мне не веришь.
И я еще отодвинулась. Его прикосновение перестало быть уютным.
— Я тебе верю, ma petite.
Он хмурился.
— Тогда поверь на слово. Грэхем подсел, и я не знаю, когда это случилось, понимаешь? Я его избегала. Я делала все, чтобы держать его подальше от ardeur’а, и все же оставляла его в телохранителях. Сегодня я попыталась его из этого списка удалить.
— Что он на это сказал?
— Впал в панику. Едва не плакал. Никогда его таким не видела. Успокоился только тогда, когда сказала, что заменять его не буду.
— Ardeur так легко не подцепить, ma petite. Нескольких прикосновений, которые получил Грэхем, еще мало, чтобы создать наркотическую зависимость.
— Я сама видела!
Я уже начала нервно расхаживать по спальне.
— Я думаю, ma petite, тебе нужен крест.
— Что? — переспросила я.
Он подошел к двери, открыл ее.
— Ты не могла бы взять один из запасных крестов из ночного столика?
Я мельком увидела в зеркале свое отражение. Красная футболка будто горела на фоне моей бледности и черных волос, алая — это слово казалось обвинением, как алая жена или алая буква… и эта последняя мысль остановила меня, будто истерика наткнулась на бетонный блок. На секунду я обрела способность думать. Алая жена, «Алая буква» — это не мои мысли. Черт, я под воздействием.
Пистолет и кобура все еще лежали рядом с умывальником, у меня не было времени их надеть до прихода Жан-Клода. Положив руку на рукоять, я сжала ее в ладони — и это была я. Я была я. Пистолет — не магический талисман, но иногда, чтобы выбросить кого-то из башки, нужно напомнить себе, кто ты, кто ты на самом деле, а не кем они тебя считают или кем, по их мнению, ты себя считаешь, а вспомнить надо, кто ты, настоящий ты. Вот этот пистолет в руке — это я.
— Ma petite, я предпочел бы, чтобы ты отошла от пистолета, пока не наденешь крест.