Армадэль. Том 2
Шрифт:
— Нет известий, разумеется, — сказал он, садясь с тяжёлым вздохом. — Хорошо! Хорошо!
Мисс Гуильт с раздражением подняла на него глаза от своей работы.
— Вы, кажется, в необыкновенно унылом расположении сегодня, — сказала она. — Чего вы боитесь теперь?
— Обвинение в боязни, — торжественно отвечал доктор, — нельзя опрометчиво бросать ни на одного мужчину, даже когда он принадлежит к такой мирной профессии, как моя. Я не боюсь. Я, как вы правильнее выразились сначала, в необыкновенно унылом расположении духа. Я по природе, как вам известно, сангвиник и вижу сегодня только то, что без моей привычной наклонности к надежде я мог и должен бы видеть неделю тому назад.
Мисс Гуильт с досадой бросила свою работу.
— Если бы слова стоили денег, — сказала она, — увлечение болтовнёй обошлось бы для вас дорого.
— Что я мог и должен был бы видеть, — повторил доктор, не обращая ни малейшего внимания на слова мисс Гуильт, — неделю тому назад? Говоря попросту, я вовсе не так уверен, как прежде, что мистер Армадэль согласится без борьбы на условия, которые мои выгоды, в меньшей степени чем ваши, требуют поставить ему. Заметьте, я не сомневаюсь что нам удастся заманить его в лечебницу, я только сомневаюсь, окажется ли он таким сговорчивым, как я сначала предполагал. Что если он смел, упрям, — продолжал доктор, в первый раз поднимая глаза и пристально всматриваясь в мисс Гуильт, — что если он будет держаться целые недели, целые месяцы, как многие люди в подобном положении держались и прежде него? Что выйдет из этого? Риск задерживать его насильно в заключении увеличивается с быстро растущими процентами и становится огромным! Мой дом в эту минуту уже готов для приёмов пациентов; пациенты могут появиться через неделю; пациенты могут поддерживать связь с мистером Армадэлем, или мистер Армадэль может поддерживать связь с пациентами. Записка или письмо могут быть вынесены из дома и переданы комиссионерам, наблюдающим за домами умалишённых. Даже когда дело идёт о частном заведении, таком, как моё, этим господам стоит только обратиться к лорду-канцлеру за разрешением и, придя в мою лечебницу, и обыскать дом сверху донизу! Я не желаю смущать вас, я не желаю вас пугать, я не имею намерения сказать, что меры, принятые для нашей безопасности, не самые лучшие, какие имеются в нашем распоряжении, я только прошу вас вообразить, как комиссионеры войдут в мой дом, а потом представить последствия… последствия! — повторил доктор, поднимаясь со своего места и взяв шляпу, будто имел намерение уйти из комнаты.
— Вы хотите ещё что-то сказать? — спросила мисс Гуильт.
— Можете вы высказать что-нибудь на это с вашей стороны? — возразил доктор.
Он стоял со шляпой в руке и ждал. Минуты две оба смотрели друг на друга. Мисс Гуильт заговорила первая:
— Мне кажется, я понимаю вас, — сказала она, вдруг снова став спокойной.
— Извините, — переспросил доктор, приложив руку к уху, — что вы сказали?
— Ничего.
— Ничего?
— Если вам случится поймать другую муху сегодня, — с горечью сказала мисс Гуильт, насмешливо делая ударение на слово «муху», — я способна оскорбить вас другой «шуточкой».
Доктор умоляюще поднял кверху обе руки с выражением покорности на лице и явно повеселев.
— Жестоко, — прошептал он кротко, — что вы не простили мне даже теперь этой несчастной ошибки!
— Что ещё хотите вы сказать? Я жду, — проговорила мисс Гуильт.
Она с пренебрежением повернула кресло к окну и опять принялась за свою работу. Доктор встал позади неё и положил руку на спинку кресла.
— Во-первых, я должен задать вопрос, — сказал он, — а во-вторых, посоветовать принять меры необходимой предосторожности. Если вы удостоите меня вашим вниманием, я прежде задам вопрос.
— Я слушаю.
— Вы знаете, что мистер Армадэль жив, — продолжал доктор, — знаете, что он возвращается в Англию, зачем же вы продолжаете носить ваш вдовий траур?
Она отвечала ему без малейшей нерешительности, продолжая заниматься своей работой:
— Потому что я сангвинического характера, так же как и вы, и намерена полагаться на случай до самого конца. Мистер Армадэль может ещё умереть на обратном пути.
— А если он приедет живой, тогда что?
— Тогда может произойти ещё одна случайность.
— Какая, позвольте спросить?
— Он может умереть в вашей лечебнице.
— Милостивая государыня, — возразил доктор густым басом, который он сохранял для вспышек добродетельного негодования, — подождите! Вы говорите о случайностях, — продолжал он, переходя на более спокойный тон в разговоре. — Да! Да! Разумеется. Я понимаю вас на этот раз. Даже искусство излечения зависит часто от случайностей, даже в такой лечебнице, как моя, может иметь место смертельный исход. Именно, именно! — повторил доктор, соглашаясь с мисс Гуильт с показным беспристрастием. — Я допускаю случайности, если вы хотите рассчитывать на них. Заметьте: я говорю, если вы хотите рассчитывать на них.
Наступила снова минута молчания — молчания такого глубокого, что в комнате ничего не было слышно, кроме шороха от иголки мисс Гуильт, продеваемой в её работе.
— Продолжайте, — сказала она, — вы ещё не кончили.
— Правда, — ответил доктор, выслушав этот вопрос, — я должен ещё посоветовать вам принять меры предосторожности. Вы увидите, что я с своей стороны не расположен полагаться на случайности. Размышления убедили меня, что мы с вами (говоря о местности) не так удобно живём, как мы могли бы жить в расчёте на непредвиденный случай. Кэбов мало в этой только обживаемой местности. Я живу в двадцати минутах ходьбы от вас, вы живёте в двадцати минутах ходьбы от меня. Я ничего не знаю о характере мистера Армадэля, вы знаете его хорошо. Может быть, окажется необходимо — крайне необходимо — вдруг обратиться к вашему более близкому знакомству с ним. Как же это я сделаю, если мы не будем находиться близко друг от друга, не под одной кровлей? В интересах нас обоих я приглашаю вас переселиться в мою лечебницу на короткое время.
Быстрая иголка мисс Гуильт вдруг остановилась.
— Я понимаю вас, — сказала она опять так же спокойно, как прежде.
— Извините, — отвечал доктор в новом приступе глухоты поднося руку к уху.
Она засмеялась про себя тихим дьявольским смехом, который испугал даже доктора, так что он отнял свою руку от спинки её кресла.
— Переселиться в вашу лечебницу? — повторила она. — Вы соблюдаете внешне приличия во всём другом, намерены ли вы соблюсти эти приличия, принимая меня в ваш дом.
— Непременно! — отвечал доктор с энтузиазмом. — Я удивляюсь, почему вы задаёте мне этот вопрос? Знали ли вы когда человека моей профессии, который пренебрегал бы внешними приличиями? Если вы согласитесь принять моё приглашение, вы поступите в мою лечебницу в самой безупречной роли — роли пациентки.
— Когда вам нужен мой ответ?
— Можете вы решить сегодня?
— Нет.
— Завтра?
— Да. Вы хотите ещё что-то сказать?
— Больше ничего.
— Оставьте же меня. Я не соблюдаю приличий. Я желаю быть одна, и говорю это. Всего доброго.
— О женщины! Женщины! — сказал доктор, опять возвратившись к прежнему расположению духа. — Такая восхитительная впечатлительность! Какая очаровательная небрежность в том, что они говорят или как они говорят! О! Как женщины нерешительны, застенчивы и как им трудно угодить! Прощайте.
Мисс Гуильт встала и презрительно посмотрела ему вслед из окна, когда дверь на улицу затворилась и он вышел из дома.
— Сам Армадэль принудил к этому в первый раз, — сказала она. — Мануэль принудил меня к этому второй раз. Неужели я позволю тебе, трусливому злодею, принудить меня к этому и в последний раз.