Аромагия
Шрифт:
Не понимаю, как можно не замечать ароматы! Разве кто-то добровольно ослепит себя на один глаз?!
Вскоре я уже тихонько напевала, кружась по «Уртехюс». Вообще-то по моим ушам изрядно потоптались медведи, поэтому я пою только в одиночестве, когда уверена, что никто не подслушает мои экзерсисы.
Я принялась за уборку, прерванную визитом медсестры. Давно пора вытереть пыль и развесить по стенам небольшие пучки трав — в «Уртехюс» всегда должно пахнуть чем-то легким и приятным.
На столик в приемной поместить душистую икебану из веточек можжевельника, соцветий тысячелистника, душицы, ромашки. А в
Дробный стук у входа заставил меня вздрогнуть и выронить составленный букет.
Я торопливо сорвала с себя фартук и распахнула дверь, поежившись от порыва холодного ветра. Несмотря на редкую для столицы солнечную погоду, мороз щипал лицо. Я поправила на плечах теплую вязаную шаль и подумала, что стоит сварить горячего вина со специями — немного гвоздики, корицы, апельсиновой цедры, мускатного ореха и меда…
— Здравствуйте, госпожа! — мужчина в униформе водителя низко поклонился. — Я служу у госпожи Бергрид. Нижайше прошу поехать со мной.
Он махнул рукой в сторону стоящего неподалеку электрического автомобиля новейшей модели. Поблескивали хромом детали, кузов сверкал от восковой полироли, фары ярко светились, — воплощение богатства.
— Что случилось? — деловито уточнила я, прикидывая, что нужно взять с собой.
— У госпожи колика, — объяснил он громко, потом огляделся и шепотом добавил: — А может, потравил кто!
Пахло от него любопытством с примесью злорадства — кисло-острым, чуть солоноватым на губах. Надо думать, хозяйку он не любил.
— Понятно! Подождите минуту.
Прикрыв дверь, я бросилась в «Уртехюс». Побросала в саквояж несколько пузырьков в дополнение к обычному набору (хвала богам, толстостенные емкости стерпят небрежное обращение) и спустя всего несколько минут была готова…
Пока автомобиль плавно катил по центральным улицам (двигаться по запруженным экипажами дорогам можно только с черепашьей скоростью), я пыталась вспомнить все, что знала о госпоже Бергрид. Мы не встречались — как раз перед моим приездом в Ингойю она покинула общество из-за какого-то скандала. Любопытно, что заставило богатую вдову так поступить?
Пока я пыталась выловить из памяти обрывки разговоров о госпоже Бергрид, автомобиль остановился у трехэтажного особняка, сложенного из красного кирпича. Водитель распахнул дверцу и услужливо помог мне выбраться. На крыльце ждала пожилая женщина, судя по богатой ткани и при этом скромному фасону платья — домоправительница.
— Здравствуйте, — она не сделала книксен, только слегка склонила голову, сохраняя невозмутимое выражение лица. А вот запах выбивался из образа: страх, отчаяние и тревога перемешаны, как ингредиенты в любимом хель коктейле из перцовки с томатным соком и солью.
Ее чувства были столь интенсивны, что пришлось задержать дыхание, переживая мгновенную потерю ориентации.
— Меня зовут Халлотта, я домоправительница госпожи Бергрид, — продолжила она. — Прошу вас, проходите, госпожа Мирра.
Пришлось подавить улыбку. Имя «скалистая» очень ей шло…
Я не могла отделаться от мысли, что она вела меня по дому кружной дорогой, показывая свои владения. В каждой комнате имелись дорогие драпировки и шелковая обивка стен, мебель из красного
Наш путь закончился на третьем этаже. Халлотта осторожно отворила дверь и на цыпочках вошла в комнату, жестом предложив следовать за ней.
Тяжелый, душный фимиам сбивал с ног. Оглядевшись, я заметила в углу небольшую жаровню, над которой курился дымок. Драгоценные смолы бензоина и ладана, перуанский бальзам — и листья табака. Неплохое сочетание — как дорогая кожа, политая ванилью и капелькой смолы. Но от такой концентрации голова заболит и у здорового!
Комната напоминала склеп, оставляя крайне гнетущее впечатление: темные стенные панели, вишневые гобелены, плотные шторы на окнах, пышный балдахин. Даже в солнечный день ни один лучик не проникал внутрь. И картина на стене, довлеющая надо всем: женщина лет тридцати в строгом черном платье, некрасивая, но настолько властная, выдающаяся личность, что неправильные черты выглядели почти гармоничными. Казалось, вот сейчас она шагнет из резной золотой рамы и примется отчитывать слуг, бестолково толпящихся у постели. Лежащая на ней старуха казалась злой карикатурой на собственный портрет — годы и болезнь никого не красят.
У кровати стоял единственный стул, на котором очень прямо сидел мужчина в белом, держа больную за руку.
— Извольте взглянуть, госпожа Мирра, — почтительным шепотом предложила домоправительница.
Услышав ее голос, мужчина порывисто обернулся, и от него плеснуло то ли страхом, то ли отчаянием — в такой какофонии запахов не разберешь. Руку женщины он не отпустил — напротив, несколько театральным жестом прижал к своей широкой груди.
— Господин Колльв, муж госпожи, — пояснила домоправительница. Казалось, в ее горле как рыбная кость, застряла неприязнь.
Я тоже невольно почувствовала антипатию: судя по всему, он был лет на пятнадцать младше жены, к тому же обладал «роковой» внешностью. Горящие темные глаза, смоляная грива волос, гладкая смуглая кожа, безупречные черты… Нелепо даже вообразить его мужем старухи, они не смешиваются, как масло и вода!
— Это госпожа Мирра, аромаг! — сообщила домоправительница, с вызовом глядя на хозяина.
Впрочем, он был всего лишь мужем хозяйки, а это совсем другое. Надо думать, прислуга не одобряла неравный брак госпожи, и вполне может быть, что именно он стал причиной ее исключения из общества. Люди смотрят сквозь пальцы на увлечения пожилых мужчин, однако весьма неодобрительно относятся к любовным историям женщин…
— Приятно познакомиться, — рассеянно ответила я и подошла к постели.
Колльв вздрогнул и сильнее сжал руку жены. В глаза бросилась ее худоба, пергаментная кожа и глубокие тени вокруг глаз. В себя госпожа Бергрид не приходила. Она тяжело, с присвистом, дышала, под морщинистыми веками быстро двигались глаза, как бывает, когда снится беспокойный сон, а с губ срывалось невнятное бормотание.
Принюхаться не получалось: густой запах благовоний забивал все ароматы. Как будто немытое тело щедро полили духами…