Аромат апельсинов
Шрифт:
— Можешь раздеться, — предлагает мне Джонни.
Я киваю и стягиваю с себя пальто. Феминистки могут бороться за что угодно, но Джонни — джентльмен. Он вешает пальто на крючок за дверью и снова встаёт рядом со мной. Кладёт руку мне на талию, а все присутствующие в комнате молча наблюдают.
— Это Эмм, — произносит Джонни таким тоном, будто каждый день приводит домой незнакомку. Вполне возможно, что это и так. — Это Ванда, Пауль, Эд, Беллина и Кэнди. Поприветствуйте Эмм.
Раздаётся многоголосый хор, но я стою молча. Ванду я не знаю, и её имя мне не знакомо. Но Беллина Кассиди — автор
— Кэнди Апплгейт?
Кэнди поворачивается ко мне с улыбкой.
— Именно так.
— У тебя ресторан, — произношу я. — И кулинарное шоу на телевидении.
Раздаётся смех. Я оглядываюсь ещё раз, теперь мне ясно, что компания подобралась на редкость странная. Слизываю с губ капельки пота.
— Нет, девочка, это не я, — качает головой Кэнди и возвращается к кастрюле. Что бы он ни готовил, пахнет вкусно. — Ты, должно быть, путаешь меня с другим Кэнди.
— Нет, я говорю про тебя, — я успеваю захлопнуть рот прежде, чем ляпнуть что-то недозволенное. Приступы — это не сны, которые я иногда могу контролировать. Во время приступов мне никогда не удавалось изменить ход событий. Это означает, что они иногда страшнее кошмаров. А порой, как сейчас, например, надо просто напомнить себе, что это не реальность, и поделать с этим ничего нельзя. Я могла бы им рассказать, что знаю будущее. Но меня, вероятно, приняли бы за сумасшедшую, хотя таковой я не являюсь.
Джонни смотрит на меня испытующе.
— Дай ей поесть, Кэнди.
— Без проблем, — отвечает тот.
Вскоре на стол водружают миску с пикантным вегетарианским гуляшом, от которого исходит пар. Мы едим ароматный клейкий рис и макаем домашний хлеб в соус. Меня не надо уговаривать, взять вторую порцию. Не потому что я голодна, а потому что очень вкусно.
Все едят помногу. Звучат смех и шутки. Люди поддерживают разговор о политике, искусстве и музыке, которую я знаю по урокам истории и старым шлягерам на радио. Как бы невзначай, произносятся разные имена — Джаггер, Боуи, Леннон. Мужчины и женщины лезут пальцами в кастрюлю и едят руками. Они пускают по кругу трубку, не говоря мне о том, что в ней, и я делаю затяжку, потому что это не реальность.
Всё это время Джонни рассматривает меня. Он сидит за столом напротив. Я тоже наблюдаю за ним. Я не спрашиваю, в каком мы сейчас году, так как знаю, это всё равно не играет никакой роли.
Если судить по длине его волос, я полагаю, Джонни около двадцати четырёх лет. Таким образом, я старше его на добрых семь лет. Кажется, для него это не имеет значения.
Для меня, тоже.
Мы едим, говорим и смеёмся. Кто-то приносит гитару и начинает играть. Удивительно, но её слова мне известны. Что-то о цветах и солдатах, и где они умирают. Затем они поют: «Пафф, волшебный дракон». Я и не подозревала, что речь в этой песне идёт о марихуане.
В какой-то момент народ пересаживается. Я оказываюсь рядом с Джонни, мы сидим, касаясь друг друга бёдрами и плечами. Парень нагибается, чтобы взять кусочек
Джонни поворачивает ко мне голову и улыбается. И я целую его. У него горячее дыхание. Во время поцелуя он улыбается, его рука медленно двигается по моей шее.
Никто не обращает на нас внимания или всем всё равно. Полагаю, что я больше под кайфом, чем пьяная. Эд уже положил голову на стол и тихонько храпит. Джонни под столом поглаживает мои бёдра.
— Отнеси меня куда-нибудь, — шепчу я ему на ухо.
Джонни смотрит мне в глаза заинтригованно и ошеломлённо. Затем кивает. Он поднимает меня на руки и уносит из-за стола. Мы не прощаемся и не оборачиваемся. Мы в обнимку поднимаемся наверх по длинной, узкой лестнице. Одной рукой держусь за Джонни, другая скользит по перилам. Я смотрю вниз на первый этаж, потом наверх — на второй. Мы оказываемся как раз между ними. Джонни двигается вперёд. От еды и содержимого трубки у меня кружится голова, но я следую за ним.
Добравшись до конца лестницы, беру бразды правления в свои руки. Я целую его, отталкиваю его к стене и ставлю ногу между его бёдер. Мне в живот упирается металлическая пряжка его ремня. Я глажу руками по его груди, по мягкому материалу отвратительно узорчатой рубахи. И целую парня. Долго и страстно.
Когда я отрываюсь от его губ, он опять смотрит на меня с любопытством.
— Ты кто?
— Эмм, — разборчиво произношу я, но мой голос определённо грубее, чем обычно. Я чувствую это, когда облизываю губы.
— Эмм, — произносит он, будто думает о чём-то важном. — Хорошо, Эмм — это твоё имя. Но, кто ты?
— Никто, — заверяю я.
Мы тесно прижимаемся друг к другу. Он кладёт руки мне на бёдра. Снизу раздаётся смех, потом музыка. Я чувствую запах гашиша. Здесь, наверху, тихо.
Я уже давно нахожусь в отключке. С каждой минутой удаляюсь от этого места, и просыпаюсь. Возможно, прошло всего несколько секунд. Возможно, я проснусь на коленях или того хуже, лицом на полу. Возможно, я вообще никогда не проснусь…
Первая дверь, слева от Джонни, приоткрыта. Вижу, что там спальня. Я хватаю Джонни за руку и тащу его за собой. Через дверь, на кровать, аккуратно заправленную и покрытую оранжевой, потрёпанной тканью. Моя бабушка использовала точно такие же покрывала. Я сажусь на кровать и раздвигаю ноги. Моя юбка, слишком длинная для данной эпохи, задирается на бёдрах. Я поднимаю её всё выше и выше, и наблюдаю, как Джонни следит за мной.
Медленно прикрываю юбкой остатки своих разорванных колготок и маню Джонни пальцем.
— Иди сюда.
Джонни уже с ухмылкой начинает расстёгивать рубашку и бросает её на пол. Теперь он возвышается надо мной. И впивается в мои губы. Его зубы цепляются за мои. Я плотнее прижимаюсь к нему, раздвигаю пошире ноги. Возбуждение растёт. Пальцами рисую круги на его голой коже.
Затем поворачиваюсь к нему спиной и сажусь на него. Большими пальцами подцепляю резинку колготок и сдираю их с себя. Между нами остаётся лишь один барьер — джинсы Джонни.
— Доступ заблокирован, — бормочу я и тяну молнию на джинсах. — Твои джинсы закрывают доступ к твоему члену. Расстегни их.