Аромат апельсинов
Шрифт:
— Может, он вёл бы себя по-другому, если бы ты ему иногда пекла печенье, — мы обе захихикали, так как знали, что мой папа никогда бы не променял гамбургер и картошку фри на печенье, каким бы вкусным оно не было.
— А, вот, нашла, — в мамином голосе сквозило торжество. — Его засунули в поваренную книгу, которую тётя Мин пару лет назад подарила мне на Рождество.
— Какой рецепт? Без масла?
— Да.
— Мам, ты нарочно засунула рецепт шоколадного печенья в поваренную книгу?
— Нет, — произнесла мама таким тоном, будто мой вопрос являлся признаком глупости, — я знала,
Мы опять рассмеялись. Меня охватила лёгкая ностальгия. Сколько же я провела вечеров, выпекая вместе с мамой печенье или раскатывая тесто для фруктовых пирогов или тартов (Прим.: Тaрт (фр. tarte) — типичный для французской кухни открытый пирог из особого песочного теста, замешиваемого, как правило, без добавления соли или сахара. Может быть десертным или основным блюдом). Моя мама — великолепный кондитер, и многому меня научила, но самостоятельно пекла я редко. Теперь всё в прошлом, и мне не хватало мамы.
— Эмм, у тебя нет насморка? Или, Боже сохрани, гриппа? Тебе надо… как называется эта штука, о которой мне рассказывала кузина? Что-то осциллирующее или как-то так.
Она имела в виду «Осциллиум», лекарство от гриппа.
— У меня всё в порядке. Как там, насчёт рецепта?
Ответа не последовало, и я опять замолчала. Мама всегда опасалась худшего. Если у неё был лишь намёк на подозрение, что со мной что-то не так, она вцеплялась, как щенок в штанину.
— У тебя всё есть?
— Да.
— Масло? — недоверчиво поинтересовалась мама. — Яйца?
— Да, мама.
— Ты, Эммилин, ведь знаешь, что без масла и яиц печенье не пекут.
И всё потому, что я разок попробовала…
— Ты будешь мне напоминать об этом до старости?
— Естественно, — в её голосе звучали нежность и любовь.
Я засопела, но вовремя успела прикрыть микрофон рукой, чтобы мама не услышала. Не надо, чтобы она обо мне беспокоилась. Но, с другой стороны, не хотелось, чтобы и не беспокоилась.
Мама изложила мне рецепт во всех подробностях, рассказывая попутно семейные и соседские сплетни. Её соседей, а не моих. И перечислила моих бывших одноклассников, кого видела. За эти годы я не перебросилась с ними ни словом.
— С моими школьными друзьями ты проводишь больше времени, чем я, — произнесла я, выкладывая на противень последнее печенье. Засунула его в свою, до ужаса чистую, духовку. И облизала ложку.
— Ты заболеешь сальмонеллёзом, — предостерегла меня мама.
— Но, ты ж меня не видишь.
— Я тебя знаю, Эммелин. Я твоя мама. О, мне надо бежать! Начинается сериал. Пока, Эмм. Я люблю тебя.
Она положила трубку прежде, чем я успела спросить, о каком сериале шла речь. Я, в самом деле, не имела понятия, что ещё раз доказывало, как она изменилась с момента моего отъезда. «Ну, и ладушки», — подумала я, положила трубку, и выставила таймер на духовке. Последние месяцы до принятия решения о работе в Гаррисберге и переезде сюда я провела в кошмаре.
Большинство матерей и дочерей, которых я знала, разрешали между собой обычные ссоры и дрязги. Дочери вырастали. Шли в колледж. Отправлялись в путь. Становились женщинами. Я стала
Целый год у меня не было приступов. Когда мой лечащий врач снова разрешил мне водить машину, мамино беспокойство не уменьшилось, а, наоборот, возросло. Я не могла её в этом упрекать и понимала, почему она так нервничала. Мой мозг, безусловно, пострадал от удара. Его нельзя исцелить до конца, можно лишь немного подлечить. Маме не оставалось ничего другого, как держать кулаки и молиться.
Получив работу в Гаррисберге, я ещё какое-то время не переезжала в новый дом, но жизнь с родителями оказалась невыносимой. Подавляющая забота моей матери чуть не свела меня с ума. Мы ссорились намного чаще, чем во времена моей юности. Скандалы происходили несколько раз за вечер, я шла спать, клокоча от ярости, а утром просыпалась обозлённая. Уверена, что и с мамой происходило то же самое. Она боялась отпустить меня, а я опасалась, что никогда не смогу самостоятельно встать на ноги. Сейчас у меня был свой дом. Я смогла купить его потому, что, в отличие от своих друзей, много лет не влезала в аренду. И порой у меня появлялось желание позвонить маме и выразить своё сожаление, что я так резко реагировала на её заботу.
Вместо этого я облизала тесто с кухонной лопатки и предложила сальмонеллам, завладеть моим организмом. Заведомое пренебрежение ко всему, чему учила меня мама, сделало тесто ещё вкуснее. Хоть джинсы стали мне уже немного тесноваты, поедание сырого теста казалось мне почти мятежом.
По кухне поплыл сладкий аромат, печенье готово. Меня немного поташнивало. Я выпила маленькими глотками стакан имбирного эля и выложила печенье на красивую тарелку, которую за сущие гроши купила в магазине Армии спасения. Тарелка с узором из роз и золотой каёмкой. Я могла бы продать её на «eBay» в сто раз дороже, чем купила. Это второй пример для моей теории секонд-хенда. Я пришла в магазин, чтобы присмотреть утварь для нового дома и нашла целую коробку, не гармонировавших друг с другом, разномастных тарелок по десять центов за штуку.
Их у меня было предостаточно, и я вполне могла воздержаться от покупки. Но они такие красивые, что глаз не оторвать…
Порой я вела себя, как настоящая женщина.
Глава 8
— Привет… — слова застряли у меня в горле. Джонни открыл дверь, но передо мной предстал не он.
На меня смотрела старуха со злым лицом. Когда она, наконец, открыла рот, её голова затряслась.
— Вы, вероятно, хотите к нему.
— Э, к Джонни Делласандро?
— Он единственный, кто здесь живёт, да? — акцент уроженки штата Пенсильвания. Он, казалось, возвращал меня в детство, а здесь, в большом городе, выглядел довольно неуместно. — Как всегда в лучшей комнате.
Я переступила через порог, тщательно вытерла ноги о коврик. Не хотелось снова залить грязной водой великолепный дощатый пол. В одной руке я держала тарелку с печеньем.
Женщина глянула на тарелку, потом перевела взгляд на меня.
— Вы для него испекли?
— Да. Он здесь?