Аромат крови
Шрифт:
Тухля замер, кусок котлеты не попал на зубок, застряв на полпути.
– Ты предложил снять номер в гостинице, их много в округе… Но она захотела видеть, как ты живешь, чтобы познать твой внутренний мир и характер. Уже не думая ни о чем, ты повел ее в свою квартиру. И там вы жадно бросились в объятья. Она тянула в спальню, но ты с невиданной страстью повалил ее прямо на ковер. И дальше случилось невероятное чудо, какого с тобой никогда не было. В особый восторг тебя привела татуировка на спине: гончие бегут за лисой, но она спряталась в пещерке. Так, что хвостик торчит и виляет, когда надо…
Вилка выпала из руки друга.
– Потом она стала прощаться. Ты умолял ее о новой встрече, она обещала, что вскоре это обязательно случится, и ушла. Было это вчера между двенадцатью и четырьмя часами дня. Только вот соседи все видели…
Выплюнув недожеванную котлетку, Тухля прошептал:
– Ты, полицейский! Ты следил за мной! Это гадко, Пухля… Как ты мог! Не смей пачкать мою любовь грязными лапищами… Она единственная и великая!
Родион не стал добивать друга: какая разница, какой он по счету – сорок первый или шестьдесят девятый. Великой любви, как оказывается, нет. Остальное не так важно.
– У вас назначена встреча сегодня под вечер?
– Не твое дело, полицейский! Но каков ты, оказывается!.. Как узнал?
– Не ходи на свидание, друг мой Тухля. Ее там не будет. Можешь о ней забыть.
– Не может быть! Ерунда! Я увижу ее!.. А почему она не придет?
– Прости, Тухля, только логика и ничего личного. Жуй тщательно…
– А вот и не угадал! – закричал обжора. – Мы не просто гуляли, а покупали подарок ее дедушке.
– Неужели кусок мыла «Нежное»?
– Ты пошляк, Пухля. Мы купили большой поварской нож! Вот так.
– «Мы» или ты?
– Это не имеет значения!
– Упаковка с бантиком?
– Просто в бумагу завернули… Да о чем я?
– Извини, она назвала свое имя?
– Ее зовут как песня: Ладушка!.. Ладунька!.. Лада!
– Какого цвета у нее глаза?
– Волшебного! Не помню я таких мелочей… Да и пасмурно было. Но откуда ты узнал про татуировку?
Разбираться с этой мелкой загвоздкой не хотелось. Надо логические цепи достраивать, а не заниматься пустяками. Но накатившая слабость приказала дать покой. Немедленно. Не удостоив друга ответом, Ванзаров приложил голову к подушке, и пиджака не сняв.
И сразу кто-то тронул за плечо. И стал трясти.
– Отстань, Тухля, только лег… Потом…
– Вставай, лентяй, к тебе пришли, – сказал далекий голос друга.
Раскрыв глаза, Родион взглянул на часы: около пяти! Провалился почти на два часа. Вот это фокус выкинул… В комнате кто-то шмыгнул.
Размазывая по лицу слезы вперемешку с соплями, Коля Гривцов легонько дрожал. Не от холода, одет в шинель, фуражка при нем, даже варежки теплые. Бравого оруженосца было не узнать.
– Что-то случилось? – спросил Родион, хотя и так было ясно.
– Беда, Родион Григорьевич, – всхлипнул Николя. – Я за вами. Пролетка ждет…
Из лепетания сквозь вздохи и утирания носа рисовалась странная картина.
…Гривцов выбрал широкое окно, что выходило во двор, и встал на караул около часа дня. Место выбрано удачно, пространство просматривалось целиком, только нижние двери, что под окнами, не попадали в поле зрения. Николя проверил, как было приказано, выход. Быстрее всего можно оказаться во дворе, пройдя по черной лестнице. Сжимая свисток в кулаке, он принялся ждать. Наблюдать оказалось скучнейшим занятием. Жители соседнего дома пользовались своим парадным входом, а в ранний час «Помпеи» еще не проснулись. Появлявшихся во дворе не набралось и пяти. Да и то работники концертного зала. Около трех стемнело. Двор погрузился в сумрак. Чтобы не оплошать, Коля махнул вниз и топтался на морозе, пока не окоченел. Но тут зажгли свет в коридорах, сияние больших окон прояснило тьму. И он вернулся на пост. Где-то в половине пятого с переулка донесся свисток городового. Коля решил, что это уличное происшествие. Но вскоре началась кутерьма. Прибежали еще городовые. Затем появились чиновники участка, и закрутилось.
– Я ведь от окна пару раз отходил, и то по нужде, – оправдывался он.
– Когда последний раз?
– Около четверти пятого… Потом засвистели.
– Кого нашли, разглядел?
– Нет, не успел, уже не пускали… За вами послали… Какая-то барышня.
Рыцарское сердце сжалось нехорошим предчувствием. Нельзя было мальчишке поручать. Надо было ставить пост городовых и филеров. Но какая логика может предвидеть такое? В том же месте. Как нарочно. Нет, логика может. И он должен был серьезно оценить противника. Теперь поздно, ничего не исправить. Остается надеяться, что худшего не случилось…
Переулок оцепили наглухо. Строй городовых не пропустил пролетку ни под какими угрозами. Устав спорить, Ванзаров пошел пешком, Гривцов семенил позади. Около третьего дома плотным кружком стояли спины в шинелях и пальто. В темноте они казались сплошной серой массой. Чиновники участка скорее ждали и наблюдали, чем действовали. В этот раз хоть следы не тронут. Невдалеке от них мерил переулок коваными сапогами господин в шинели полковника. Настроение его не поддавалось описанию, поэтому и рисковать не будем. Заметив юного чиновника, он выждал, пока жертва сама пришла в когти.
– Прошу за мной, – сквозь зубы процедил Вендорф.
Родион покорно проследовал в ближайшую подворотню. А вот Коля тихо растворился. Разумный мальчик.
Полицеймейстер старался держать себя в руках, но все время выскальзывал. Оскару Игнатьевичу хотелось выхватить шашку и хорошенько порубать кого-нибудь в капусту, как это бывало в дни его кавалерийской молодости. Но подходящих кандидатур не находилось. А ту, что стояла перед ним в пальтишке, можно одной пятерней раздавить. Формально выражаясь. Совладав наконец с бешенством, Вендорф исключительно спокойно спросил:
– Как это понимать?
Ванзаров хотел пояснить, что еще не видел места преступления, даже не знает, кто погиб, но рта ему открыть не дали. В такие минуты начальству оправдания не требуются.
– Это что же получается, коллежский секретарь? Утром докладываете, что преступник у вас в руках, а днем он преподносит новый сюрприз. И какой по дерзости!
Истина требовала заявить, что никаких преступников Родион в руках не держал. Но кому нужна истина в такой момент!
– Вы прекрасно знаете, что сейчас убийства недопустимы. А барышень – тем более. И что же вижу? Повторное злодеяние. Просто дежавю какое-то. Как это понимать?