Аромат крови
Шрифт:
Концерт был прерван на самом интересном месте. Родион крикнул Лебедева, прихватил старшего городового Семенова, а также городового Егорова и затребовал служебную пролетку. В которую все и поместились кое-как. Городовые стояли на подножках, а Николя втиснулся на козлы, куда же без него.
Гостиница второго разряда «Варшавская» расположилась на Обводном канале – районе, где оборванца или нищего встретишь куда чаще, чем приличного человека. Что поделать: рабочая окраина, фабрики, бараки да трактиры. Номера в гостинице стоили подозрительно дешево, и останавливались в ней только самые неприхотливые гости столицы.
Полицейский отряд оставил за спиной портье и уже стучался в неказистую дверь нумера.
– Ну, что еще? – ответил капризный голос.
– Откройте, полиция! – рявкнул городовой Семенов.
– И так открыто…
Отстранив помощников, Ванзаров вошел первым.
В номере царил чудовищный беспорядок, нет – натуральный бардак. Каждая вещь как будто нарочно снесена со своего места. Смятая одежда, какие-то коробки, пустые бутыли, объедки и даже колесо от телеги, перемешанные винегретом, превратили комнату в отменную помойку. Но не это бросалось в глаза. Повсюду виднелись ярко-красные пятна. А на разобранной кровати – целая лужа. Среди взбитых простыней восседал худощавый субъект в ночной рубашке, бледный ликом. Ворот распахнут, концы тесемок болтались свободно. По грязной ткани жирно расползся кровавый потек, словно ел небрежно и запачкался. Лицо субъекта было в красных брызгах. А на пальце горел перстень.
Найдя условно чистое место для походного чемоданчика, Лебедев осмотрелся и присвистнул от восхищения:
– Роскошный хаос!
Но самое поразительное маячило за кроватью. Обнаженное тело, без сомнения женское, тихо лежало на тахте, а на горле, плечах и груди густо размазались красные пятна. Барышня не шевелилась.
– Да пустите же меня! Что там происходит? Мне же интересно! – донесся из коридора отчаянный призыв оруженосца. Мальчишку придерживал городовой Егоров, как и велели.
Господин на кровати не выражал намерения бежать, или прыгнуть в окно, или обратиться летучей мышью, или что там вытворяют честные вампиры. Только печально вздохнул:
– Чего вам?
– Это вы Семен Аронович Шагальчик, приехавший из Одессы две недели назад? – строго спросил Ванзаров.
– Конечно, я… – признался юноша в кровавых следах. – А чего вам?
– Объясните, что здесь происходит.
– Господа, здесь случилось большое горе!
– Извольте подробности. Откуда столько крови?
– Я убийца!
Привстав на нетвердых ногах, Семен явил голые икры с обильной волосатостью, кое-как слез с кровати и поднял с пола мольберт, на котором оказался холст, густо вымазанный оттенками красного цвета. Угадать в нем женское тело могла только самая отчаянная фантазия.
– Вот жертва… – сообщил он. – Искусство, убитое мною!
Палец эксперта подцепил с пола красную капельку, а нос произвел криминалистическую экспертизу. Приговор был вынесен немедленно:
– Масляная краска.
– Что с барышней? – спросил Родион, но этого не требовалось.
Когда-то прекрасная головка с большим трудом оторвалась от ложа, глаза кое-как продрались сквозь веки:
– О, ишо художники пожаловали… Репины, мать вашу… Ну рисуйте, нам не жалко. – И леди в красном привольно раскинулась, демонстрируя прелести. Стыд натурщицам неведом. Зато аромат перегара добил аж до двери, городовой Семенов и то поморщился.
Тихонько пихнув в бок, Аполлон Григорьевич шепнул:
– Этот Caeli filius [21] невинен, как ребенок. Или желаете, чтоб старик Лебедев все тут обыскал и перемазался до ушей?
На такую жертву Родион не мог пойти. И так все ясно.
Коля все-таки вывернулся из цепкого захвата и сунулся в проем двери.
– Ух ты! – закричал он. – Кровищи-то сколько! Попался, вампир!
– Какой вампир? О чем вы, юноша? – Семен брезгливо отшвырнул мольберт и поплелся на ложе. – Я же мечтал написать «Этюд в багровых тонах». Это должно было стать новым явлением в живописи! Смотрите, какая блестящая задумка: красная дама лежит на красной кровати! Я же мечтал о выставке! Я же мечтал, что меня примет Академия художеств! Коллекционеры будут рвать из рук мое полотно! И что же? Нашел хорошую даму, намазал ее краской, чтобы пришло вдохновение. И что мы видим? Грязная пачкотня! Конец мечтам! У меня ничего не вышло! Нет таланта. Я убил искусство в себе, пока рисовал вывески для лавок! Не послушал маму, приехал в этот ужасный, холодный город! О, Одесса, как я скучаю по твоим бульварам! Кто поймет мою тоску?
21
Сын неба.
И непризнанный гений пал лицом в подушку.
Курочкин только руками развел: дескать, юноша бледный со взором горящим из Одессы – есть? Есть! А прочие художества – не его вина.
Ванзаров не возражал. Комната для гостиницы явно потеряна. Отмыть такое невозможно. Но преступления нет. И вампира тоже нет. А что девица голая и вся в краске, ну так за это не сажают. Современная живопись – она как фокус: много амбиций и сплошной обман. Пачкотня, одним словом.
В искусстве городского романса мистер Лав делал успехи. Чиновник Кручинский, налив ему вовсе не чайку, слово за слово вдалбливал строчки «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Вагнер смешно коверкал русский язык, но запоминал быстро. Музыкальная память схватывает мелодию, а смысл уж как-нибудь сам появится.
За этим приятным занятием их застал полицейский отряд, вернувшийся с пустыми руками. Хорошо, что хоть кому-то весело. Чернокожий красавец так искренно улыбнулся, что Родиону не хватило мрачности, чтобы не ответить тем же.
– Ох, сейчас споем! – обрадовал Лебедев, устраивая чемоданчик на столе.
Но у Ванзарова вдруг родился иной план. Авантюрный, конечно, и все же стоит попробовать. Риска никакого, так – проверка логики. Он спросил:
– Мне бы хотелось побеседовать с мистером Вагнером. Аполлон Григорьевич, не затруднит перевести? Английский я почти не понимаю.
Приняв задумчивый вид, криминалист извлек устрашающую сигарку:
– Ну конечно, чем бы еще занять старика Лебедева, он ведь за целый день ни одного трупа не вскрыл… – но приятеля поманил.
Негритянский певец с удовольствием принял сигарку, закинул ногу на ногу и собрался порадовать отличных друзей, чем им будет угодно. Хоть песней, хоть ласковым словом. А если что – и полы помыть. Такой доброжелательный парень.
– Спросите: в котором часу он расстался с барышней?
Лебедев честно перевел.
Вагнер заулыбался, сказал «о, йес» и что-то пробулькал быстрое.
– Говорит: около четырех, – сообщил Аполлон.
– Где была встреча?
– Отель напротив памятника: офицер на лошади скачет, улицы не знает… Там его пастор застукал… Наверно, следил, расист… Сообщил, что изгоняет из хора… Потом он пошел к цветочному магазину… заработать пением, – следовали ответы переводчика, а от себя добавил: – А наши героические городовые талант за шкирку и в кутузку, да. За что им нижайше благодарен.