Аромат крови

Чиж Антон

– Кстати, о ноже. Ольга Ивановна накануне смерти купила для чего-то большой поварской тесак…

Из ящика стола появилось нечто длинное, завернутое в яркую бумагу и перевязанное фиолетовым бантиком.

– У Митрича скоро день рождения… Оля к нему хорошо относится, нет, не в том смысле, всегда подарки покупает. Правда, ненужные, но ведь дорого внимание. Особенно повару. Все ваши страхи развеяны?

Что ж, вполне логично. Еще одно звенышко встало плотно в цепь. Проверив, Родион остался доволен.

– Нет, не все, – упрямо ответил он. – Клавдия Васильевна в скором времени

может стать княгиней Эгисиани. Неужели и тогда будете ссуживать деньгами нового отчима? Им денег понадобится много. Один князь сколько проиграет.

Печальная и мудрая не по годам, улыбка стала лучшим ответом.

– Помните, что ответил Тримальхион своей жене на знаменитом пиру с благовониями, когда она приревновала его к мальчику?

– Homines surmus, non dei [24] , – отчеканил лучший студент классического отделения.

24

Мы люди, а не боги.

– Именно так. Так что же вы хотите от слабой женщины, которая сражается за свою красоту с возрастом? Какая бы ни была – она моя мать. Это мой долг. И не вам ее судить. Сколько надо, столько и получат. Надеюсь, достаточно?

В смирной барышне проявилась новая, еще не виданная черта: властная наследница, хозяйка, истинная дочь своего отца, которая знает, как и что должно быть. Любой бы уже отступил. Но только не Родион. Ну что за упрямый характер. Прямо упертый как-то. Идет к цели и ничего не видит. Так и шею свернуть недолго. Ну да ладно, его дело…

– Госпожа Агапова сделала предложение фабриканту Жукову о продаже вашей мыловарни. Каким образом она имеет на это право?

– Откуда вы узнали?

Ванзаров словно не услышал:

– На этот вопрос логика видит только один простой ответ: если к ней перейдет право распоряжаться наследством. Разве такое возможно? Возможно, после смерти дочери, умершей бездетной. То есть в ближайшие до замужества месяцы.

Характер пошел на характер. И слабейший отступил. Эльвира Ивановна понурила голову:

– Это я просила, чтобы она связалась с Жуковым, – тихо сказала она.

– Зачем?

– Еще плохо понимаю, сколько стоит наше дело. Кто же оценит лучше, чем конкурент. Жуков назвал цену, я умножила на три. Так и вышло.

Все-таки она большая умница. Ожидать от барышни такой холодной расчетливости, наверно, не мог и сам Жуков. Выходит, провели его. Поработал оценщиком и радуется, надежды питает. Только почему он так уверен, что сделка состоится? И так ли уж честна с Эльвирой любимая матушка? Не ведет ли она хитрую игру?.. Но эти проделки логики Ванзаров не стал оглашать. Не время еще.

– Родион Георгиевич…

Он очнулся от легкого полусна.

– …вы правда хотите защищать меня от любой опасности?

Чего же еще может желать рыцарь? Тем более из сыскной полиции.

– …тогда защитите меня от себя! Прошу вас, оставьте мою мать в покое.

– Вы призываете меня к справедливости? – спросил Родион.

– Именно так. Дайте мне слово…

– Обещаю быть справедливым, – юный

чиновник был серьезен. – На крови клясться не буду. Ни к чему это. Тем более скоро все кончится. Завтра.

– Благодарю вас… – Эля подалась вперед, словно хотела броситься в объятия, но вовремя сдержалась. – Завтра мир узнает настоящую красавицу. Придете на конкурс?

Вот этого Ванзаров не стал обещать. На всякий случай. Зато, оглядев кабинет, вдруг спросил:

– В прошлый раз вы мне показывали маленького Рембрандта. Разрешите взглянуть еще?

Наследница коллекции указала над столом:

– Вон он… Малоизвестный эскиз к какому-то потерянному полотну.

Действительно, старичок выглядел потерянным и печальным. Бородка завитая, но взгляд какой-то грустный, словно знает что-то особенное. Наверное, жена бед натворила. Вещь старинная, вся в патине. Трудно понять, кто таков. Ванзаров рассматривал крохотную картину с явным интересом, только чтобы доставить удовольствие хозяйке.

– Не могу понять, что за персонаж. Одиссей на склоне лет?

– Точно неизвестно, но один искусствовед считает это портретом царя Агамемнона.

– Неужели? Никогда бы не сказал.

– Отец его очень любил. И всегда держал перед глазами.

– Не так представлял себе старину Агамемнона. Но Рембрандту виднее.

– А что думает сыскная полиция? Установите личность?

В живописи вообще сыскная полиция разбиралась, как свинья в мандаринах, а потому смутилась и быстро попрощалась. Родион все же попросил до конкурса оставаться дома. Барышня обещала с очаровательной покорностью. Излишне теплой для такого малознакомого молодого человека.

Верить в приметы и доверять предчувствиям позволительно нежным барышням да игрокам на бирже. Серьезным чиновникам полиции такие вольности непозволительны. Барометр будущего у него простой, зато надежный: логика. Ну и психология, на худой конец. А как же интуиция? Про это лучше не вспоминать. Интуицию на доклад к начальству не притянешь и в суде не предъявишь. Вещица, конечно, забавная, но скорее игрушка – развлечь логику в отсутствие надежных фактов. Баловство одно, да и только. Не положена интуиция сыщику, тьфу ты, чиновнику полиции. А потому Родион учил себя не замечать сигналы, посылаемые из необъяснимых сфер. Более того, считал их мусором логического мышления. Но сколько ни заставлял быть глухим к потустороннему зову, все равно не мог не поддаться ему. Что поделать, рыцарское сердце хоть и заковано в латы, но орган слишком чуткий. Куда быстрее проникает в суть грядущего, чем разум. Ничего с этим не поделать.

Вот и опять что-то такое заныло внутри, словно по невидимой струне провели напильником. А все потому, что, свернув в Косой переулок, Родион увидел нечто странное. Городовые, обязанные топтаться на своих постах, сгрудились толпой и стоят как вкопанные. День стремительно тускнел, уступая вечерней мгле и туману. Но в уходящем свете было отчетливо видно: среди черных шинелей постовых мелькали серые чиновничьи. Как нарочно, толчея опять происходила у подворотни третьего дома. Интуиция подсказывала: здесь случилось что-то важное…