Аромат обмана
Шрифт:
Она отошла от стола в самый дальний угол комнаты.
— Награда? Допустим, — бормотала она. — Награда для матери.
Но матери нет, она прожила свою жизнь, скорее всего, довольная собой. Она гордилась Лилькой — такая красивая девочка. Собой — тоже. Если у некрасивой женщины красавица дочь, значит, мужчина, биологический отец, оказался хорош собой и нашел в ней нечто, чего не мог найти в других?
А какова радость от этой награды ей? Да, она эффектная молодая женщина, а дальше что? Всю жизнь сидеть в этом зоопарке? Ради чего? Все будет принадлежать
Лилька почувствовала себя измочаленной, как ватное одеяло, которое лет двадцать назад ее собственная бабушка колотила деревянным вальком на реке то по красной стороне, то по желтой. Она запомнила ту сцену — ей казалось, что одеялу больно.
Лилька расцепила руки, она тяжело дышала. Когда перед глазами возникала красная сторона — ярость вспыхивала и обжигала живот, будто влитая в желудок вода вскипала. А когда перед глазами появлялась желтая, злость отпускала. Разум говорил: подумай, ты можешь получить свое, ты — результат научного опыта.
Лилька наконец вернулась к столу, собрала бумажки, сложила обратно в конверт. Коробку завязала шпагатом, но убрала не на антресоли, а в комод. Закрыла ящик ключом. А ключ — куда спрятать ключ? Она огляделась, потом вышла на кухню. Холодильник показался ей больше всего похожим на камеру хранения. Она открыла дверцу, засунула ключ в поддон под морозилкой.
В прихожей висело большое зеркало, Лилька встала перед ним. Свет дня был ясным, летний день долог и чист. Она смотрела на себя, пытаясь представить себя мужчиной.
Короткие волосы меняют лицо. Она взяла бейсболку, затолкала под нее кудри. Овал лица не матери, значит — отца. Нет, не отца, мужчины, поправила она себя. Черты, конечно, у него грубее, тяжелее. Сколько ему лет сейчас? А было? Показалось, она видит его. Она узнала бы его на улице?
Лилька засмеялась. Ага, узнала бы. И что? Подманила феромонами? А дальше? Фу, глупая. Да просто так, чтобы не убежал, поговорил… Но феромоны отключают мозги напрочь, они включают совсем другое место. Вот оно, тысячекратно воспетое поэтическое чувство — любовь! На самом деле за него надо благодарить обоняние. Небольшую штучку в носу. Такую ма-аленькую, а чувство любви — такое большо-ое.
Она отошла от зеркала. Что ж, мать Евгении и ее бабушка — тетеньки с головой. Похоже, они получили мужские и женские феромоны в то же самое время, что и американка, биолог, Уинифред Катлер. Лилька читала о ней, когда писала диплом. И надо сказать, завидовала. Дама получила экстракт из подмышечного пота, а потом синтезировала этот пот.
Но Лилька завидовала не этому. Эта ученая дама не просто объявила об академическом успехе, она сделала то, что сделала бы на ее месте Лилька. Но на что не пошла Карцева и не хочет даже сейчас. Она рассмеялась в ответ на Лилькино предложение добиваться коммерческого успеха. Американка выставила на рынок духи с женскими феромонами, потом открыла институт красоты и стала делать деньги.
Лилька усмехнулась. Всем
Итак, если она — результат опыта, причем удачный, значит, у нее есть право воспользоваться волшебным средством. Эти феромоны могут приносить кучу денег.
А поэтому Ирина Андреевна Карцева обязана поделиться с ней. По своей воле она вряд ли согласится, а это значит… Это значит, что она должна найти способ заставить ее.
15
Как всякий человек, обременивший себя целью, Евгения умела подчиниться этой цели. Говорили, что она ничуть не похожа на мать, у которой мужской склад ума. Но так думали только те, кто не знал ее близко.
Евгения не спеша переключала передачи, выехав на широкое шоссе, перешла с третьей на четвертую. Машина хорошо отлажена, механик Ирины Андреевны с первого дня занимался «десяткой» так, будто нет для него большего удовольствия в жизни. Они с матерью ездили по очереди, у Ирины Андреевны есть служебная, с шофером.
Евгения любила кататься по старинным усадьбам Подмосковья, в которых когда-то жили известные люди — Орловы, Толстые, Гагарины, Голицыны, Лопухины. Лилька редко составляла ей компанию — она не видела ничего интересного в старых развалинах, поросших худосочными осинами да толстыми стеблями жгучего борщевика.
— Чего я там не видела? — фыркала она. — Уж лучше слетать по Рублевскому или Успенскому шоссе. Там есть на что посмотреть, чему позавидовать.
Евгения не настаивала, но «завидовать» не ездила. Это не ее любимое занятие.
Она выехала на Дмитровское шоссе, направилась в сторону Яхромы. Оттуда до Ольгово совсем близко.
Это место ей нравилось больше других. Здешние земли были пожалованы дмитровскому воеводе царем. Через сто с небольшим лет они перешли к Апраксиным, большому, образованному роду. Они ценили многое, понимали толк в оружии, живописи. Они заказывали мебель у лучших краснодеревщиков. Путешествовали по миру, привозили из разных стран то, что грело сердцу и душу долгие годы.
Бабушка Евгения Тимофеевна имела отношение к Апраксиным — ее родной дедушка по матери был женат на троюродной племяннице одного из Апраксиных.
Конечно, родство дальнее, но все равно Евгения ощущала его в Ольгове. Ей нравилось рассматривать даже то немногое, что осталось от трудов итальянского архитектора, которого пригласили когда-то хозяева. Она смотрела на лестницу, поросшую травой, но видела ту, о которой читала. По этим самым, еще живым ступенькам поднималась пушкинская «Пиковая Дама».
Флигели, жилые корпуса, церковь — они есть, в них еще можно вдохнуть жизнь. Парк не умер, как и три пруда — «Черный воробей», «Белый воробей», «Малиновый воробей». Люди окрест не ошибаются в названиях, не путают. Она назначила встречу возле «Черного воробья».