Аромат обмана
Шрифт:
— Это было так красиво — желтый «Пежо» в тумане, — вспоминала Ирина Андреевна.
— А утром был туман на улице? — протирая глаза, спросила Лилька, морща лоб и потягиваясь.
— Да, на улице тоже, не только в девичьей голове, — засмеялась она.
Но в голове Лильки туман тоже начал рассеиваться. Остались слова, многие из тех, которыми сыпал гость. Некоторые из них не просто засели в Лилькиной голове, а подталкивали к чему-то…
К чему? Точно она пока не знала…
13
День ото дня
Мать однажды сказала, а она запомнила: жизнь кажется бесконечной, пока живы родители. После смерти матери она на самом деле почувствовала, что у нее есть свой срок. А если так, разве можно позволить твоему времени бесполезно уйти, как оно ушло у малоизвестных ей собственных предков? Она тоже покинет этот мир ни с чем? Только с ощущением вкуса другой жизни на губах? Жизни, с которой сняла пробу, не более того?
Яркие губы дергались и кривились. Ей надо спешить жить — за других Решетниковых или как там их еще. Дать себе то, чего недополучила от них. Отцовский род, как и сам отец, ей неизвестны. В детстве Лилька приставала к матери, спрашивала, кто он, где, когда приедет. Мать отвечала коротко: его нет. Потом, когда они с Евгенией затеяли игру в Еву и Лилит, она насмешливо спрашивала себя: может, меня действительно слепили из глины?
Так куда, черт бы их побрал, все эти предки потратили свое время, если она в этом мире оказалась ни с чем? Что делали бабушки, прабабушки, дедушки, прадедушки? Лежали на печи? Пили водку? Работали на чужого дядю? А она работает на кого? Да на чужую тетю.
Лилька сказала себе это в запале и вздрогнула. Чужую? Да, чужую, повторила она и вздернула подбородок. Но эта тетя рядом всю жизнь — что-то засело внутри и мешало задушить благодарность к Карцевым.
Лилька выдернула бумажную салфетку из пластмассовой китайской салфетницы в виде разрезанного пополам зеленого яблока, вытерла губы. Глядя на красный отпечаток на белой бумаге, подумала — надо разрезать салфетки на четыре части. Так делала мать, чтобы надолго хватило.
Она усмехнулась, смяла салфетку, долго давила ее в кулаке. Ну конечно, из нее лезет родовое, никуда не денешься: каждую салфетку — на четыре части. Экономно-то как!
А туда же — пробовала устроить у себя парад на кухне, как у Карцевых. Но разве не смешно — сесть за колченогий стол между серым от возраста холодильником и газовой плитой с углами, обкусанными жизнью до черного металла, и изображать собой светскую даму? Крахмальная салфетка в кольце чего стоит — подите-ка, посмотрите на Лилию Решетникову за ужином. Художник, где ты и твоя романтическая кисть?
Лилька медленно разжала руку. Убитый комочек бумаги не шелохнулся.
Ху-дож-ник? — тремя короткими слогами, как мазками колонковой кисти, которой рисуют профессионалы, слово впечаталось в мозги. Губы медленно разъезжались, глаза от улыбки становились узкими. А что… А если… — билось сердце. Да неужели ее мысленно произнесенные слова попали Богу в уши? Вот он, ответ на ее мольбы о переменах!
Лилька швырнула на стол то, что было
Лилька быстро набрала номер и без всякого вступления сказала:
— Вы хотели дом в деревне. Он есть, он ваш. Приезжайте! Пишите адрес.
Она положила трубку и расхохоталась. Надо же, совсем нетрудно говорить так, как художница. Мазками. Сработало — человек ведется на все знакомое, а не только на запах. Потому что знакомое не пугает.
Интересно, думала Лилька, оглядывая кухню, стол, плиту, окно с пестрой шторой, которую после смерти матери она ни разу не стирала. Что должна увидеть женщина, чтобы захотеть купить этот дом?
Лилька медленно отодвигала штору, понемногу впуская в кухню пейзаж. Ох, конечно… Вишневый сад, который Карцевы считают своим, но на самом деле это сад фермы, не упустила возможности отметить она, въезжал и заполнял собой все. А что — все? Поле зрения, и больше ничего. Но разве нам надо что-то еще? Мы видим только то, что видим. Сад отцветал, но белого пока еще больше, чем зеленого.
А если добавить немного… чуть-чуть… тайного аромата… Полумертвые гормоны старушки попытаются очнуться, она вспомнит чувство, о котором забыла… по возрасту.
Лилька вылетела из кухни в комнату, открыла дверцу шкафа. Там, за книгами, она держала контейнер с пузырьками. Ей удавалось кое-что унести из лаборатории Ирины Андреевны. Она приходила в перерыв к Евгении, они болтали, а она жадно ощупывала взглядом надписи на флаконах. Так что Лилька зря времени не теряла, даже сидя в отделе кормов.
В пузырьке, о котором подумала, кроме кое-чего еще, есть гормон андростенол. Ученые называют его концентрацией мужской агрессии. Природа устроила так, что женщина под воздействием этого гормона чувствует себя надежно защищенной.
Лилька улыбнулась и похвалила себя. Причем не только за миниатюрную коллекцию, но и за то, что на третьем курсе сделала курсовую по гормонам млекопитающих. Иначе она до сих пор путала бы андростенол с андростеноном, гормоном юных. Для старушки, которую она собирается заманить в свой дом, от него не жарко и не холодно. Вот ей самой начиная лет с пятнадцати и до двадцати было жарко… Это потом она узнала, что дело в особом гормоне. Считается, что у девушек его вдвое меньше, чем у юношей. Но это смотря у кого… На себя Лилька не могла пожаловаться. Этого афродизиака у нее было предостаточно. Он-то и помогал переключать на себя всех мальчишек, влюбленных в Евгению.
Итак, ощущение безопасности в доме, которое она создаст для старушки с помощью науки, разве не это нужно даме, уставшей от тревог? Именно так. Следовательно, она, Лилия Решетникова, успеет получить от жизни кое-что. Сама.
Лилька поставила пузырек обратно в шкаф. Она почувствовала, как вытягивается позвоночник, какой прямой становится спина. Переезд в Москву — это уже успех. Все еще может быть!
Странная радость нахлынула так внезапно, что она испугалась. Неужели протек какой-то флакон? — с беспокойством подумала она. Брось, если и протек, то не флакон, она засмеялась. Гормоны гуляют, свои собственные, горят желанием толкнуть ее в объятия… славы!