Аромат обмана
Шрифт:
— В три часа ночи начинает говорить с человеком его печень, — серьезным голосом объяснил он. — Она всегда выказывает свое недовольство именно в этот час. А печень, да будет тебе известно, первой принимает любой удар на себя.
— Вот откуда старая фраза: «Печенкой чувствую». — Ирина Андреевна от удивления округлила глаза.
— Конечно. Люди давно про это знали, но как-то забыли, — он усмехнулся. — Понимаешь, твоя печень уже что-то знает, а мозги — еще нет.
— Для этого я и сижу тут с тобой. А не за столом. — Она повела носом. — По-моему, девчонки жарят твоих бычков.
— Какие девы, — восхищенно вздохнул Дмитрий Павлович. — Опа-асные. Твоя — для мужчин, а ее подруга — для всего человечества.
— Ты о чем? — Ирина Андреевна удивленно посмотрела на приятеля.
— Не понимаешь? Ну да, материнская болезнь. Не видят того, что выросло перед носом! Да эта дева на самом деле Лилит. Бр-р… Только не снись мне ночами, Лилит!..
— Брось дурачиться. Тебе она неопасна.
— Без намеков, дорогая подруга. Я знаю все свои особенности и недостатки. Я их не только принимаю, но и люблю. Мне не страшны ни женщины, ни мужчины. Но забавно наблюдать, когда на тебя делают стойку, как на дичь. Это при том, что ей хорошо известно: данный объект — чужая добыча.
Ирина Андреевна махнула рукой. Не хватает еще Лильку обсуждать, до того ли ей?
— Мама, Дмитрий Павлович, за стол! — в дверном проеме возникла Евгения и тут же исчезла.
Блюдо, которое называла бабушка аэродромом за необъятный размер, уже стояло на столе. Безголовые бычки выложены ромашкой.
— Роскошно, девы! — восторгался Дмитрий Павлович. — Никогда в жизни никто не обходился с моими бычками с такой высокохудожественной нежностью, — говорил он, разворачивая хрустящую салфетку и опуская ее на колени. — Но! — Он поднял указательный палец вверх. — Кости. Опять-таки рыбьими костями озабочены не только мы. Уже древние греки ввели обычай сервировать рыбу кусочком лимона. Почему? — Он обвел глазами каждую. — Они верили, что, если проглотишь косточку, лимонный сок ее растворит. Эти мудрые греки мудры во всем. Евгения, где лимон?
Евгения вскочила со стула и убежала на кухню. Она вернулась с нарезанными дольками на белой тарелочке.
— Лимон на самом деле греческий, — сказала она спокойно, хотя поймала настороженный Лилькин взгляд. — В нашем магазине продают.
— Спасибо. Теперь мы уверены в счастливом завтрашнем дне. Не будем кашлять…
Ели молча, Лилька старалась, как могла, управляться с ножом для рыбы и дурацкой вилкой. Опять эта изысканная сервировка, насмешливо думала она. И больше налегая на белое вино, которое привез Дмитрий Павлович, она начинала чувствовать себя увереннее.
Сквозь пелену покоя она слышала слова, они оседали в голове. Она знала свою особенность: когда надо — вытряхнуть из памяти то, что казалось забытым навсегда.
Слова не новые. Дополнительная эмиссия акций… Банкротство… Аукцион… Новая команда… Директор — свой, непременно…
Она их слышала сто раз, но впервые от человека, с которым оказалась за одним столом. Дмитрий Павлович сидел напротив и не сводил с нее глаз. Он будто вдавливал в мозги слова, как она вдавливает в землю семена настурций — единственные цветы, которые растут у нее под окном.
После обеда пили чай на веранде. Гость любовался садом, заметил новую крышу, в цвет спелой вишни.
— Послушай, — он повернулся к Ирине Андреевне. — Почему ты не похвастаешься?
— А чем? — Ирина Андреевна удивилась, девушки насторожились.
— Как чем? Разве в косметике с феромонами — я видел рекламу — нет твоего вклада?
— Да что ты! — Карцева замахала руками. — Нет, нет и нет!
— Но там обещают такое… Всякие маги и магши — просто дети. Ты берешь духи, выливаешь на себя несколько капель и проходишь мимо… объекта. Назовем его так. Он твой, хотя не знает ни твоего имени, ни возраста. Ему не важно, красавица ты или чудовище…
— Ох, Дми-итрий, — она застонала. — Ко мне подъезжали с таким предложением, и не раз.
— А ты? Разве твои приманки хороши только для четвероногих? Все млекопитающие устроены похоже, я читал в свое время много чего. Сама знаешь, родители видели меня не скучным юристом, а великим биологом.
— Мои приманки хороши, это правда. Нужно совсем немного, чтобы они стали так же хороши для людей. Но… Понимаешь, существует такое понятие, как биоэтика. Я отношусь к нему с почтением. Если сказать проще, я уверена: то, что начинается с обмана, обманом и заканчивается.
— Ты максималистка, — заметил он. — Но это твое право, — продолжил он свою мысль, отправляя в рот ложку вишневого варенья.
— Спасибо за разрешение, уважаемый юрист, — отозвалась Ирина Андреевна, глядя в чашку.
Дмитрий Павлович, улыбаясь, спросил:
— А слабо тебе дать мне такой… эликсир?
— Зачем тебе? — повторяя его хитрую интонацию, задала она вопрос.
— Я распылю его и посмотрю, кто распалится в ответ…
— Играешь словами, — заметила она. — Вот ими и играй. То, что ты просишь, — опасная игрушка.
— Тогда вина мне. Вина! — патетически проговорил он, воздевая руки к небу.
— Тогда останешься ночевать, — предупредила Карцева.
— А кто тебе сказал, что я собирался поступить иначе? Да я мечтал спать на диване в кабинете! Я не боюсь даже… — Он наклонился к ней, — половины третьего ночи.
Она засмеялась:
— Какой смелый!
Они сидели на веранде до звезд. Гость остался ночевать, Лилька тоже.
Утром, когда она встала, машины во дворе Карцевых не было.