Аршин, сын Вершка. Приключения желудя
Шрифт:
— А как он докажет, что это его бумажник? Кто видел?
— Видать-то никто не видел, — отвечает Кризас, — но карман у него дырявый. И подкладка прохудилась.
— Ну, раз такое дело, пускай конфетами забирает, — уступил Аршин и горестно вздохнул. — Уж лучше в долг взять и не отдать, чем на дороге найти и воротить.
Полез на печку и снова папашу сбросил. В прошлогоднюю паутину уронил. А кассир Выдавайтис с тех пор на одни конфеты перешёл. И зубы съел на этом.
Но даже без зубов он по сей день конфеты сосёт и вспоминает, какое у Аршина золотое сердце. А если и рассердится раз в год, расшумится, всё равно никто его не поймёт — так сильно шамкает. Точь-в-точь сорока стрекочет.
БЕЗДЕЛЯЙСКИЕ КОММЕРСАНТЫ
Вскоре и деньги вышли, и одёжка вся износилась, но зато в саду яблоки поспели. Надумал Вершок съездить на рынок в Палангу. К самому синему морю.
— Говорят, на курорте всегда лишнюю копейку выгадаешь, — объяснял жене Кризас. — А конь дармовой у нас. Колхоз даёт.
Дарата не стала спорить. Нагрузила полную телегу яблок, притащила несколько сыров, завёрнутых в лопухи, масла ком тряпицей обернула, копчёные колбасы с чердака сняла, ломоть сала положила и хлеба каравай.
Как жёрнов, на подводу вкатила.
— Ну, сынок, — сказал Кризас, — учёного из тебя не вышло, но не отчаивайся: и торговый человек паном быть может. Молодой Причкус, наследник Яцкусов, так тот когда-то в Клайпеде такие дела проворачивал, что чуть в трубу не вылетел: лошадей менял, как перчатки, быков на коз обменивал, коз — на кур, а за яйца иголки брал — по двенадцати за дюжину. Миллионами заправлял!… Вот и мы с тобой завтра в Палангу едем, — продолжал отец. — Только ты уж как следует ночью лошадку попаси: сытый мерин в еде умерен.
— Постараюсь, — промолвил сын и пошёл свою шапку искать.
Ту самую, которой прежде в футбол играл, а теперь ботинки чистил.
Всю избу вверх дном перевернул, чулан перерыл, в хлев заглянул, овин обыскал, потом на сеновал поплёлся. Нету шапки! Шарил-шарил в сене, умаялся, и сон сморил парня. Как убитый заснул бедняга.
Утром отец глаза продрал, повернулся, потянулся и отправился запрягать. Смотрит — ни лошади, ни сына. Полдня пробегал по деревне старик, прежде чем услышал, как сынок на сене храпака задаёт. Мышей распугивает.
Кризас и так и этак Аршина тормошил, пятки ему щекотал, соломину в нос засунул — не может добудиться. Только самого в сон клонит. Разозлился отец, нагнулся да как крикнет прямо в ухо сыну:
— Аршин, каша стынет!
Соня мигом на ноги вскочил, давай ложку искать, но, поняв, что отец подшутил над ним, хотел было снова лечь.
— Лошадь накормлена? — спрашивает Кризас.
— Нако… — экономит слова ленивый.
— Напоена?
— Напо…
— Ну тогда запрягай!
— А где она? — разговорился Аршин. Вся экономия насмарку.
— Как же ты лошадь пас, что не знаешь, где она? — возмутился отец.
— Да я шапку всю ночь искал, — стал оправдываться сын и только тут заметил, что его треух в углу валяется, куры яйца в него кладут, цыплят высиживают.
Аршин шуганул наседку, выпил яйца, хлопнул по колену шапкой и нахлобучил её на голову, Так что уши пополам сложились.
— Можем ехать, — сказал Аршин.
— Можем, — согласился старый Вершок. Только сперва клевера накоси, чтобы в дороге конягу покормить.
— А где коса? — спрашивает сын.
— За стропилом висит.
— А стропило где?
— Под крышей.
— А крыша?
— На стенах.
— А стены?
— На фундаменте.
— А фундамент?
— На земле стоит, — ответил Вершок и за косой полез, не дожидаясь, когда сын спросит, на чем земля держится.
Этого он и сам не знал.
Наточил Кризас косу, пальцем по лезвию провёл и хвалит:
— Не коса, а бритва. Как по маслу идёт, сама косить может!
Закинул Аршин косу на плечо и потопал к лугу. Бросил её в траву, а сам на дереве засел.
Не дождавшись клевера, явился Кризас на луг. С дубинкой в руках.
— Почему не косишь? — задрав голову, спрашивает Аршина
— Да ведь ты сказал, что она сама косить может.
— Я не то имел в виду, оговорился. А чего тебя, дурья башка, на дерево понесло? Что ты там забыл?
— Ну да, — отвечает сын, качаясь На суку, — когда ногу отхватит, так уже не на дерево, а прямо к доктору поскачешь!
Кризас накосил травы, привёл мерина во двор, запряг в оглобли.
Тут и сын ему помог: телегу ломать. Сел на край — подвода скособочилась заскрипела, затрещала, однако выдюжила. Правда, оси выгнулись вензелями. Старый Вершок дёрнул вожжи, подхлестнул лошадку, Аршин по крупу ладонью шлёпнул-и поехали.
С места в галоп на третьей черепашьей скорости. По просёлкам тащились, по большаку рысцой трусили, по шоссе карьером гнали. Наконец захотелось им есть. Животы от голода подвело.
— Может, съедим по яблочку? — вслух размышлял отец, общипывая с каравая корку.:
— Может, потерпим ещё? — рассуждал сын, выковыривая мякиш. — А то сами всё стъедим — ничего на продажу не останется.
Терпел-терпел старик, всё туже и туже поясок затягивал, пока не стал на муравья похож. А когда совсем невмоготу стало, пустил в ход свою неистощимую мудрость. Как утопающий за кирпич, за неё схватился:
— Ежели не хочешь так давать, то продай мне один сыр, — вынул из кармана пятак и протянул сыну.
— За деньги — пожалуйста!
Аршин продал отцу самый большой сыр, а монетку в кошелёк сунул. И за пазуху спрятал.
Вершок поел, набил трубку и попыхивает дымком, сытно поикивая, а сын, того и гляди, окочурится. С голодухи концы отдаст. Плюнул на всё Аршин и вернул отцу пятак со словами:
— А теперь, будь добр, ты мне сыр продай.
Отец два раза не заставил себя просить — взял и продал. Сын тоже наелся, длиннющую соломину вытащил и в зубах ковыряет.