Аршин, сын Вершка. Приключения желудя
Шрифт:
— Пап, а жёлуди едят?
— Нет!
— Эх, жалость: такой огромный дуб нашёл!
Кризас только тем и утешается, что панов да шибко грамотных людей не вдруг поймёшь. У них всё не разбери-бери.
— Пап, пап, а лося едят?
— Едят!
— Эх, жалость: в лес убежал!
— Перестань из пустого в порожнее переливать, а то влезу на дерево и уши надеру! — злится Вершок.
И сани плечом подпирает.
А Аршин позади плетётся и мечтает: "Был бы снег мукой, лёд — леденцом, а жёлудь — сливой… Эх и жизнь была бы! Как у колхозного кладовщика Амбараса!"
Приехали отец и сын в местечко, часть дровишек продали, муки для болтушки накупили, табаку для трубки и отправились по магазинам подходящую кастрюлю искать. Чтобы и побольше была, и подешевле.
Вскоре надоело Аршину, как хвост, за Вершком ходить. Вернулся к саням и улёгся в них, свернувшись клубком от холода. Поздно вечером явился отец с покупкой. Бельевой котёл приволок.
— Ты где так долго пропадал? — дрожит Аршин.
И у Вершка зуб на зуб не попадает.
— Пока приценивался, пока покупал, да пока к кастрюльщику носил, дырку заделывал, — объясняет Вершок, — не заметил, как стемнело.
— Зачем же ты дырявый котёл покупал? — спрашивает сын.
— Да он целый был.
— Чего тогда к мастеру носил?
— Да я его камнем продырявил. Рано или поздно всё равно прохудится, а кто нам в Безделяе починит? Так я уж обо всём позаботился, чтобы лишний раз не ездить. Думать надо!
Приехал старик домой и слёг. Побежал Аршин лошадь просить, никто ему на слово не верит, все лишь плечами пожимают:
— Вчера ещё как огурчик ходил…
— Сами удивляемся! — объясняет Аршин. — По снегу ходил — ноги застудил, а теперь на лёгкие жалуется. Лёгкие — полбеды, да как бы тяжёлые не расхворались!
Так или иначе, в сумерках за врачом отправился. И словно в воду канул.
Мать все глаза проглядела, соседи, что и думать, не знают: Кризас на ладан дышит, а сына всё нет и нет. Будто за смертью его послали. Наконец на третий день возвращается Аршин и докладывает:
— Я уж обо всём позаботился: к доктору сходил, в аптеку сбегал, всех родных оповестил, гроб заказал и на кладбище завернул — могилу вырыл. Чтобы лишний раз не ездить.
Пока суд да дело, Вершок приказал долго жить. Пышные похороны устроили Кризасу колхозники, памятник ему большой отгрохали, венков целую гору нанесли, а Аршин плачет, рыдает, волосы на себе рвёт. Первый раз по-настоящему отца жалеет.
— Да не убивайся ты так, — уговаривают соседи. — От этой беды ещё никто не спасся! Ведь и наши отцы в своё время померли.
— Вам-то что… — всхлипывает Аршин. — Богатый помер — деньги детям оставил, а мудрый на тот свет ушёл — всё с собой унёс.
Как умел, так и скорбел Аршин.
Покачали головами соседи: истинную правду сирота сказал. Трубка, кисет да щепотка табаку — вот и всё, что оставил сыну мудрый Кризас. Да ещё россказни о славном безделяйском пане Яцкусе. О его пресловутом сыне Причкусе. И о бравом Вершковом роде.
НЕ ТАК УЖ ХОРОШО, НЕ ТАК УЖ ПЛОХО…
Овдовев, Дарата не позволила сыну баклуши бить, тут же к делу его приставила. Пух драть.
Сидит богатырь, потолок плечами подпирает, лавку задом ломает, громадными своими ручищами — им бы камни ворочать! — по пушиночке гусиную одёжку щиплет, не смеет перечить матери. Помнит чёрный лентяев голод.
С непривычки пальцы немеют, в глазах рябит, пух в ноздри лезет, но Аршин нос кулаком зажал и дохнуть боится, чтобы всю работу не сдуло. Как снежок, ветром не унесло.
Только он с одной насыпкой управится, мать тут же вторую от соседей тащит, потому как зимой в колхозе другой работы нет. За второю — третью, за ней четвёртую… Парню некогда во двор выбежать да высморкаться как следует, чтобы нос на всю жизнь не заложило.
Чуть весной повеяло, Аршин перья в угол и бегом к бригадиру Полуквасу подходящую работу себе просить. Мужскую!
— Ну ладно, — согласился бригадир, — выдам тебе пару лошадей и сошку: будешь за трактористами огрехи запахивать. С сорняками воевать.
— Спасибо, — благодарит Аршин. — Только ты мне хоть кого-нибудь в подчиненье дай. Помощника назначь. Чтобы было, кем командовать.
— У тебя в подчиненье лошади, — объясняет Полуквас. — Ими и командуй. До упаду.
— А кто ответит, если будет плохо вспахано? На кого мне тогда кричать? не соглашается Аршин.
— Если плохо вспахано будет, найдётся кому на тебя на самого кричать, погрозился бригадир. — И за работу ни гроша не получишь.
Ещё бы поспорил Кризасов сын, да вспомнил, как минувшей зимой жёлуди в лесу ел, как слюнки глотал, на лося глядя… Передёрнулся и, навалившись на соху, вдавил её в землю. По самые держалки вогнал.
Гикнул Аршин, взмахнул кнутом, лошадки рванулись, налегли на постромки, те — трах! — и лопнули. Будто подрезанные. Кое-как связал обрывки Аршин, опять лошадей погнал — и снова упряжь в клочья… А на третий раз и чинить нечего.
Сбегал парень домой за отцовскими шлеями и стал уже иначе пахать: по-над самой землёй соху ведёт, еле-еле травы касается да знай лошадей бранит. На чём свет стоит ругается.
Так полдня и прошагал за лошадиным хвостом. Пришёл бригадир работу проверять, за голову схватился: все огрехи в полосах, а ни одной борозды не вспахано. Словно кто на санках по полю катался.
— Да за такую работу тебя из колхоза гнать надо! — распекал Полуквас Аршина.
А тот в свою очередь лошадей чехвостит:
— Да за такую работу вас на живодёрню гнать надо!
— Я тебе, не лошадям говорю, безрукий? — разоряется Полуквас.
— Я вам. не бригадиру говорю, безногие! — вторит Аршин.
— Да как ты смеешь?! — орёт бригадир.
— Да как вы смеете? — кричит пахарь, а вся бригада слушает их перепалку и хохочет, животики надрывает.
— Я тебе задание дал!