Аршин, сын Вершка. Приключения желудя
Шрифт:
Умилился, растрогался Вершок, смахнул ладонью непрошеную слезу и выпустил Аршина из угла. Похлёбку есть
КАК ШАРИК ГРОШ АРШИНУ ЗАРАБОТАЛ
Страда была в самом разгаре. Все трудились — стар и млад, кто здоров и кто болен. Даже камни шевелились на колхозных полях. Один Аршин день-деньской на боку валяется, бьёт баклуши. Точь-в-точь ясновельможный пан Яцкус.
Мать усталая с работы пришла, а дома кавардак: горшки закопчены, посуда немытая, под кроватью
Разозлилась Дарата, сунула Аршину тряпку в руки и, плюнув на мужнины увещевания, приказала дармоеду-сыну посуду мыть. Горшки драить…
А сама схватилась за веник и стала пол мести.
— Пан Яцкус даже пяток себе сам не чесал… — завёл было Кризас, но, завидев, как Дарата машет веником у него под носом, приумолк и тоже работу себе нашёл. Трубку чистить.
Пролежавший все бока Аршин с радостью принялся за дело. Засучил рукава, нагрел воды и давай плескаться, как в дождевой луже.
Все окна забрызгал.
— Смотри не упади с тарелкой-то! — предупреждает мать.
— Как же я упаду, если я за неё обеими руками держусь? — недоумевает Аршин.
Не успел он это сказать, как загляделся в окно, нога за ногу заплелась — и грохнулся. Тарелка — трах об пол! И на кусочки.
— Ну что я говорила?! — подбежала к нему Дарата. — Как это тебя угораздило? — а сама даже приподнять Аршина не в силах.
— Да вот так, — вскочил на ноги Аршин и, схватив другую тарелку, снова брякнулся на пол. Тарелка — вдребезги, а сам чуть стену головой не вышиб и вторую гулю набил. Со страусово яйцо, не меньше.
— Хватит, хватит, не показывай больше! — Мать махнула рукой и сама помыла посуду.
А Кризас, посасывая трубку, не замедлил мудрое слово вставить:
— Давно бы так! Разве это мужское дело — посуду мыть? Аршинчик, дай-ка мне уголёк из печки — трубку раскурить. Да, будь добр, выбери который погорячей.
Аршин, смотрит в печку: угли все как на подбор. Огнём горят. Недолго думая выгреб целый совок и поднёс отцу. Что ни говори — мужское дело!
— Куда мне столько? — удивился Кризас.
— Чтоб ты сам погорячее выбрал, — не моргнув глазом, ответил сын и высыпал всё в отцову пригоршню. Ещё ладно, увернуться старик успел, а то бы сын ему не только деревянные башмаки, но и руки сжёг. Долго ли умеючи!
— Разве это ребячье дело — играть с огнём? — отчитывала Кризаса жена.
А на другой день, отправляясь в поле, снова велела Аршину посуду мыть, правда алюминиевую на этот раз.
Кризасов сынок все кастрюли, миски на пол свалил, кипятком обдал, золой посыпал и сам посреди избы улёгся; лёжа матери помогать решил. Чтобы не сверзиться и не перебить посуду. "Ниже пола не упаду", — рассудил он, посвистывая. Собаку подзывая.
Шарик тут как тут, прибегает со двора, видит — жирные тарелки на полу, и давай вылизывать. Любо-дорого поглядеть, как
Аршину только блеск рукавом навести осталось. Попотчевал Шарика за верную службу огрызком колбасы, а сам — на боковую. Такой храп стоял, что вся изба ходуном ходила.
Вечером приходят родители с работы и глазам не верят: впервые в жизни дождались от сына помощи. Мать на радостях клёцками работягу ублажала, а щедрый Кризас ему грош отвалил. Не целый, ломаный, ещё лет сто назад от времени позеленевший.
Поужинав, стал Вершок в ночное собираться. Надел тёплые носки, полушубок накинул и просит сына:
— Достань-ка мне, Аршинчик, сапоги с печки. А то мои деревяшки совсем уже прохудились.
— А это мужское дело? — справился Аршин.
— Мужское, мужское, — заверил Кризас. — Поторопись, меня люди ждут, стоят за дверью.
— Так чего спешить, коли ждут? — пожал плечами сын. — Иное дело, если б не ждали…
Побрёл к печке и сбросил оттуда два правых сапога. Один — материн, другой — отцовский.
— Ты что одинаковые мне даёшь? — спрашивает Кризас.
— Где же одинаковые? Один — большой, другой — маленький, — объясняет Аршин.
— Да, но оба правые! — кипятится Кризас.
— А откуда здесь левым взяться, ежели они на печи остались? — недоумевает сын.
Так и не разрешил отец этой загадки — без сапог отправился в ночное. В галошах на босу ногу.
Вышел во двор, свистнул Шарика, привязал его верёвкой за шею и хотел уже идти, а сын выскочил на порог;
— Оставь собаку!
— Как так — оставь? — заспорил Кризас. ~ А кто мне ночью лошадей будет караулить?
— А кто мне после ужина будет посуду мыть? — выпалил Аршин.
Отец так и поперхнулся, поняв, из какой тарелки ел, но грошик всё же не отобрал. Хоть и не похвалил Аршина за его выдумку.
— Кто ж так делает? — наставлял он будущего пана. — Каждому своё занятие: лошади — поклажу возить, собаке — дом стеречь, кошке — мышей ловить, пану пановать да брюхо себе поглаживать. Один ты всё путаешь. У меня мурашки по телу бегают, как подумаю, что на старости лет из одной тарелки с собакой ел.
— А ты дуста за шиворот насыпь, вот и не будут бегать, — успокоил сын. И в избу Шарика загнал.
Наутро мать наказала перед уходом:
— Подметёшь пол и погреб проветришь. Отоспавшись, с боку на бок поворочавшись,
Аршин встал, схватил метлу и так размахался ею, что в доме пыль столбом, дым коромыслом.
Колхозные пожарники увидали такое дело — бух в колокол, народ сзывать; а как стали из лужи воду черпать, так и завязли в тине. По самые уши.
Кризас примчался домой, не чувствуя под собою ног, влетает в сени, а там Аршин стоит и, точно крылом, лопатой машет — ветер гонит. Погреб проветривает.