Аршин, сын Вершка. Приключения желудя
Шрифт:
— Бери, — упрашивает мать. Рокас не слушает.
— Пускай сама отсыплет, — твердит отец. А Рокас ему в ответ:
— Тогда уж лучше ты набери: твоя горсть ещё побольше будет.
Доконал-таки папашу своей мудростью.
— Ума палата! Вот тебе две горсти! Вот тебе три! — Кризас чуть ли не плясал от радости. — Вот тебе десять горстей! Да такому сыночку и всего решета мало. На лету хватает отцову мудрость!
Обнял и расцеловал наследничка.
Так и рос удивительный младенец, затмевая мудростью родителей, ростом и силой опережая соседских ребятишек,
Все только диву давались:
— Ну и мальчик! Другой бы на его месте давно уж голову сломал, а этого и смерть не берёт! Живьём готовы были схоронить беднягу.
БРАТ МИЛОСЕРДИЯ
Рокас рос как на дрожжах, будто его кто за уши тянул, и, будучи ещё в коротких штанишках, вымахал выше Кризаса. Он бы, глядишь, и дальше рос, если б не притолока. Каждый раз об неё лбом бился, вечно с фонарём над глазом ходил, и сколько за день прибудет росту, столько, бывало, и убудет, как стукнется. Перестал расти, вширь пошёл.
Зато ел ребёночек за троих. Как дорвётся — не оторвётся.
Больше всего любил он клёцки. Только рот разинет, прожевать не успеет, а клёцка уже сама проскакивает в глотку, будто её за верёвочку дёрнули. Уши шлёп, шея — оп, раздуется, точно утиный зоб, и готово дело: в животе клёцка. А случись сразу двум или трём застрять в горле, тоже не велика беда: Рокас только головой помашет, слезу стряхнёт, а пальцем пропихивать ни за что не станет. Боится руку проглотить.
Первое время Кризас смотрел да радовался, ложку в сторону отложив, но когда остался несколько раз без обеда, перестал глаза таращить и принялся уплетать за обе щеки, не бросая мудрых слов на ветер. Словно перед голодухой наедался.
Первое время они вровень ели. Однако вскоре сын и тут начал обгонять отца. Тогда Кризас хитрость применил. Довоенную!
— Дно у миски-то обливное, — заявил он однажды, уминая клёцки, и поближе придвинул миску.
Прямо под нос себе поставил.
Рокас только рот разинул и глазами хлопает, не зная, что сказать. Может, так и встал бы голодный из-за стола, если бы не мать, которая, раскусив отцову хитрость, передвинула миску к сыну и сказала:
— Три копейки заплатил и хвалишься. Отец снова миску к себе:
— Ничего, что дешёвая, зато крепкая. Но мать вновь подвинула миску к сыну и, придерживая руками, возразила мужу:
— Будешь по столу возить, так не только глина — сталь и та не выдержит.
В следующий раз Рокаса уже не надо было учить. Только отец добрался до подливки, Рокас тут же повернул миску и давай из-под клёцек соус черпать. Как из колодца.
Кризас снова повернул миску лункой к себе и мудро заметил сыну:
— Солнце по кругу идёт.
Мальчик недолго думая ещё раз повернул миску со словами:
— Идёт, идёт. Если ночь не остановит, так оно чёрт знает куда зайти может! — А сам одной рукой миску придерживает, другой клёцки наворачивает.
Только соус капает с подбородка.
— Вот
Пока старый Вершок искал другую, Рокас все клёцки умял, и отцу осталось лишь корку взять да облизать ею миску. И холодной водой запить.
Хоть и голоден был Кризас, а всё ещё радовался, что у него такое чадо растёт: "И ростом, и умом взял. Даже такого мудреца, как я, на словах и на деле перемудрил! Точь-в-точь бывший безделяйский пан Яцкус. Тот, бывало, пол-лося, полкабана, трёх зайцев в один присест слопает и ещё голодающим проповедь прочтёт. Даже квасом не запив!"
Пошёл отец лошадей кормить, а мать не выдержала и пожурила Рокаса:
— Нехорошо ты поступил, сынок. Отец — работник, кормилец наш, а ты не пожалел его, без обеда оставил.
— В следующий раз пожалею, — обещал сын. И пожалел!
Съел все клёцки, соус вычерпал, прибежал на конюшню и кричит отцу:
— Миску сам вылизывать будешь или мне прикажешь?
Целый день смеялись конюхи над Вершком, и не мог он урезонить их ни глупым, ни мудрым словом. Только пояс потуже стягивал.
А мать снова учила сына:
— Коли уж клёцек не оставил, мог бы хоть краюшку хлеба да крынку молока принести отцу. Ведь от голода и помереть недолго.
Обрадовался Рокас, что можно исправить дело, схватил ломоть хлеба, налил в крынку молока и бегом к отцу. День был жаркий, вспотел наш Рокас, притомился в дороге и решил напиться. Сел в канаву, запрокинул крынку, да так в три глотка и осушил её. Ни капли не оставил.
А придя на конюшню, протянул отцу пустую посудину и общипанный ломоть хлеба.
— Где же моя доля? — удивился Кризас, заглянув в пустой кувшин.
— Твоя доля была сверху, а моя — снизу. Никак не мог я до своей добраться, чтобы твоей не выпить, — оправдывался Рокас.
И отец был рад-радёшенек, что хотя бы сухим хлебушком удалось подкрепиться. Почерствелым мякишем голод утолить.
Вот каким сердобольным мальчиком был Рокас! Настоящий брат милосердия, только красного креста на лбу не хватало.
АРШИН
Хоть и добрым едоком был Рокас, а вот чтобы раз поесть и всю неделю сытым ходить, никак не получалось у него. Чуть отойдёт, бывало, от стола, по двору пробежится, в воробьев камнями покидает, морковинку — зубы прочистить выдернет и снова к мамке: есть давай! Мать с утра до вечера от плиты не отходит.
Целый день два чугунка на огне кипят. Но вот однажды бригадир Полуквас явился Дара-ту в поле звать.
— Не могу я, — объясняет женщина. — Как я своего младенца без присмотра брошу?
— Ну знаешь, ты и святого можешь вывести из терпения! — разозлился бригадир. — Нашла младенца! Парень косая сажень в плечах, а она мне сказки рассказывает! И не стыдно тебе за таким верзилой прятаться?
— Он хоть ростом и велик, а разум-то детский, — возражает мать- Что с него взять, с Вершка малюсенького…